Страницы:

1 | 2 | 3


<< Алексей Левинский

Оборотни в калошах.

«Смерть Тарелкина». Театр имени Ермоловой

«Культура»

В спектаклях Алексея Левинского зрелище, как известно, далеко не первостепенный элемент. Его творения практически всегда камерны, неброски и очень сдержанны — с постановочной, сценографической и актерской точек зрения. В этом же ключе выдержан и спектакль «Смерть Тарелкина», представленный на Малой сцене Театра имени Ермоловой.

Здесь главное — атмосфера и настрой вполне определенного характера: густая и грубоватая аура тюремных застенков. Явно отечественных, причем из тех, что на все времена, — Левинский не грешит почтением к точной хронологии. Та часть крохотного зальчика, что отдана подмосткам, затянута мрачным серым холстом с нарисованными на нем зарешеченными окошками (сценография Виктора Архипова). В наличии также — грубо сколоченные лавки и табуреты того же цвета, из которых можно выгородить «сцену на сцене» и соответственно представить себе, что данное представление — продукт тюремной самодеятельности.

К подобным ассоциациям провоцирует и то, что в действе Левинского участвует некий Хор (в прямом и театральном смысле этого слова). Квартет заключенных-комедиантов (Надежда Борисова, Василий Борисенко, Андрей Попов и Лидия Шубина), обряженных в кожанки, тельняшки, ватные штаны, калоши и картузы-береты, вооружившись нехитрыми музыкальными инструментами, периодически выдает публике классику городского и блатного «шансона» — от «Кирпичиков» с «Бубликами» до «Гоп со смыком». Актеры вообще в этом спектакле должны как-то «раздваиваться»: представлять известных героев Сухово-Кобылина и одновременно автономно существовать в заявленной гротесково-тюремной атмосфере.

Но режиссерские приемы подачи пьесы публике и этим не ограничиваются. Тут есть и своеобразный кукольный театр, когда поставленные друг на друга лавки образуют ширму, а герои, подобно петрушкам, показываются над ней. Кукольные ручки в перчатках подают необходимые по ходу дела атрибуты, как то рюмка водки или соленый огурец, наколотый на вилку. Есть и по-балаганному прямые обращения в зал. Вообще лица актеров, порой отрешенные, порой заинтересованные, почти всегда повернуты к публике, так что себя можно ощутить прямо каким-нибудь присяжным заседателем, которому немедленно дЧлжно вынести свой вердикт. Чего мало, а вернее, практически совсем не наблюдается, так это традиционной «психологии», — на импровизированных подмостках существует представление в очищенном виде.

Левинского, вероятно, не слишком волнуют подробность и последовательность перипетий мрачноватой комедии Сухово-Кобылина. Он многое купирует в тексте, нанизывая блики-эпизоды на игровой стержень. Главное в этом действе — конечно же, тема оборотничества. Быть может, поданная не столько в глобально-философском смысле, сколько идущая на привязи недавних отечественных реалий. Здесь не только Тарелкин (Андрей Калашников) согласно сюжету оборачивается в Копылова, а Варравин (Александр Ковалев) — в капитана Полутатаринова, но и некоторым другим актерам доверено на время сменить обличье. Например, темпераментно поучаствовать в хоровой интермедии; надев фартук, представиться служанкой Маврушей; нацепив пионерский значок и галстук — сопливым писарем Ванечкой (и все это — Н. Борисова). Ну и так далее.

И даже заглавный герой, влезая в иное обличье, кажется, делает это не впервой, а лишь продолжает привычную цепь внешних перевоплощений. Не надевает, но снимает кудрявый парик, обнажая бритую голову, вытаскивает вставные челюсти. К новому внешнему виду даже привыкать не надо — «зэк» со стажем, Тарелкин — Калашников чувствует себя как рыба в воде.

Но, странное дело, представленный на сцене «частный случай» почему-то только таковым не воспринимается. Левинский, не педалируя никаких обобщений и не акцентируя далеко идущих выводов, все же умудряется дать понять, что все нами увиденное — дело привычное, традиционная русская забава. Мрачная, конечно, и весьма страшноватая. Но какое время, такие и развлечения. 

Ирина Алпатова, 7.04.2005