Страницы:

1 | 2 | 3


<< Алексей Левинский

Брачные игры на подмостках жизни

«Женитьба» Гоголя в Театре имени М. Н. Ермоловой

Культура

Премьера «Женитьбы» совпала с вручением режиссеру Алексею Левинскому Государственной премии России. Так что прямо с официальной церемонии новоиспеченный лауреат отправился в театр представлять свой новый спектакль.

Этот сезон для Алексея Левинского вообще оказался весьма насыщенным творческими событиями. Совсем недавно он блестяще сыграл роль Алисы в спектакле Юрия Погребничко, только что с магистрантами Школы-студии МХАТа выпустил «Эдипа» Софокла. И практически без передышки — гоголевскую «Женитьбу».

Московский театральный июнь, не порывая с майской тенденцией, продолжает классический забег. И исходя из сложившейся практики, почти удивительно, что текст гоголевской пьесы остался в неприкосновенности, со всеми его «сенахторами» и «хлигерями». Левинскому не было нужды его перекраивать и перелицовывать, как жевакинскую шинель. У режиссера есть и другие средства, с помощью которых можно стряхнуть классическую пыль или, наоборот, слегка подпортить хрестоматийный глянец.

Левинский — не из тех режиссеров, которым во что бы то ни стало нужно выглядеть современными. Его «Женитьба» абсолютно вневременна, потому что насквозь театральна. Свежа, легка, изобретательна и удивительно смешна. Бытовая история не столь проста, но с метафизическим креном в вечное. Без излишнего серьеза и далеко идущих головных выводов, но с то и дело возникающими «зонами молчания», даже если в этот момент и звучит текст.

В этом камерном спектакле знаток обнаружит что угодно — от традиционного приема «театр в театре» до любимой Левинским «биомеханики». Плюс почти цирковые эскапады, сопровождающиеся барабанной дробью, танцевальные соло, дуэты и ансамбли (балетмейстер Евгений Зернов), романсы и прочие вставные номера. Особо въедливый зритель, возможно, поинтересуется: зачем все это? У меня лично подобных вопросов не возникло, поскольку все это легко и органично синтезировано в зрелищном представлении, на бытовую достоверность не претендующем. К тому же гоголевские персонажи порой ощущают себя комедиантами на жизненных подмостках, азартно отыгрывая «роли». И вот что любопытно. Комедиантствуют именно герои, но не актеры, которым Левинский не позволяет «выходить из образа». И даже если, исполнив очередной танцевальный номер, один из женихов вдруг неожиданно пожмет тебе руку, то странным образом ощущаешь, что это сделал скорее сам Анучкин, нежели Александр Ковалев, его играющий. Таким вот хитрым манером и затягивают зрителя не только в сиюминутное представление, но в сам гоголевский мир. 

А она, эта двоящаяся гоголевская реальность, здесь во всей красе — с мистическим ответом, вечным поминанием черта и даже «носом». Сей длинный картонный предмет немедленно материализуется на лице Агафьи Тихоновны (Василиса Пьявко), лишь только кто-то упомянет, что нос-то у невесты длинноват. И потом она его натянет, когда почувствует, что «осталась с носом», и начнет танцевать как хрупкая марионетка, похожая на Буратино. Здесь вообще смешно материализуются гоголевские ремарки, мимоходом брошенные словечки, уплотняя, насыщая игровую реальность происходящего. Упоминание Жевакина (Геннадий Галкин) о сицилийском походе тут же выливается в уморительную пластическую пантомиму под звуки незатейливой итальянской песенки, несущейся из допотопного катушечного магнитофона. А женихи, сдвинув воображаемые бокалы, с залихватским свистом выпивают воображаемое же вино, поднесенное расторопным Степаном (Валерий Зотов).

Подколесинский слуга Степан возведен Левинским в ранг «слуги театра». Он - «народ», выдающий реплики за несуществующую Дуняшу, горничную Агафьи Тихоновны, и представительствующий от лица неведомых сицилийских моряков. Включает магнитофон, звонит в колокольчик, выдает женихам номерки в обмен на шинели и пальто, подсовывает невесте шапку с листочками-жребиями. Когда не хватает Гоголем написанного текста, «играет лицом», сопереживая «коллегам» или же их осуждая.

А сценограф Виктор Архипов между тем создал замечательное пространство — со своей «сценой», где развертываются некоторые эпизоды, на которые не занятые в них персонажи взирают, как зрители, усевшись на длинные скамьи. С доминированием знаменитых окон, больших и маленьких, со ставнями и без. Со стремянкой-станком, черными табуретками и белыми венскими стульями, нечищеными сапогами, ведрами и прочей утварью. И опять-таки подчеркнутый натурализм и откровенная условность пребывают в явной гармонии. 

Постоянно меняющиеся ритмы не дают соскучиться и незаметно «переключают» зрительские настроения. Вот утонченный мечтатель Подколесин (Дмитрий Павленко), возлежа на стремянке и пуская в потолок дымок от трубки, неспешно предается грезам, лениво переговариваясь с угнездившимся на поставленных друг на друга табуретках Степаном. А вот под треск и звон врывается с пистолетом наперевес брутальный Кочкарев (Андрей Калашников). Сваха (Татьяна Рудина) с фингалом под глазом смакует достоинства невесты и тут же вступает в бурную перепалку с Кочкаревым. Поочередно и не спеша являются женихи: статуарный Яичница (Сергей Власенко), живчик Жевакин (Геннадий Галкин), деликатный Анучкин (Александр Ковалев), рьяный Стариков (Владимир Мурашов) с обличьем Петра I. Неторопливость знакомства оборачивается уже упомянутой сицилийской пляской и так далее?

Женитьба, как известно, не состоялась. И уж который век мы ломаем головы — почему? В спектакле Левинского Агафья Тихоновна и Подколесин — чета людей, патологически ведомых. Что он, что она с вожделением вслушиваются в чужие голоса, почти физически притягиваясь к говорящему. Кто и куда их ведет в отсутствие собственных дорожек? Уж не черт ведь в самом-то деле. И уж точно не Кочкарев. А одиночество — та же свобода. И та же гоголевская двойственность. В общем, судьба.

Ирина Алпатова, 19.06.2003