Страницы:

1 | 2


<< Лилия Загорская

Новая старая пьеса

«Афиша»

«Какой талант был у Люси Гэ!..» Лидия Загорская (лыжные штаны под расшитой стеклярусом марлевой юбкой, пальто и немыслимый красный капор) предается воспоминаниям от лица некой современницы (послевоенное детство, неустро?енная юность, непригодившееся образование, психушка, асоциальное бытие). «Иногда просыпаюсь в туалет, ноги спускаю с кровати — пойду, думаю, повешусь». Татьяна Орлова настучала этот монолог на пишущей машинке двадцать лет назад, и до сих пор он хранился у нее в столе в единственном экземпляре. Почему она принесла рукопись в театр «Около», можно объяснить: у автора и театра стилистическое согласие. Почему принесла именно сейчас — тоже можно понять: за двадцать лет монолог не выглядит автобиографией даже в глазах самого автора — столько воды утекло. Тогда, в начале девяностых, он звучал бы актуально. У автора было не просто детство, а детство в Германии после войны, разделившей Берлин на Западный и Восточный. В 91-м тех, кого еще недавно называли освободителями, стали звать оккупантами, так что Орлова с ее легким интеллигентским презрением к своим, которые везли и везли к себе на восток ковры и сервизы «Мадонна», тогда была бы в тренде (через три года из Берлина, к радости шестидесятников, выведут наши войска и, к их стыду, пьяненький Ельцин будет дирижировать оркестром). Тогда женщины со вкусом еще находили наилучшую ролевую модель в феллиниевской Кабирии и дорожили безответной любовью — точь-в-точь как в песне Новеллы Матвеевой про то, что «моей любви ты боялся зря». Каждый порядочный шестидесятник имел за плечами психушку, нищенский быт и мытье полов в учреждении, где, по идее, можно было бы занимать высокую должность: образование позволяет, но западло. Каждый уважающий себя шестидесятник любил феллиниевский «Амаркорд» больше собственного детства. И каждый чего-то стоящий шестидесятник писал в стол, без расчета быть опубликованным, потому что смешно искать признания у тех, кого презираешь; презираешь, потому что чувствуешь себя оккупированным в собственной стране. Двадцать лет спустя монолог отлежался и оттуда выветрился налет фрондерства, жалости к себе и рисовки. В сухом осадке осталась талантливая, точная в мелочах, остроумная литература. «Самые крупные личности пишут сразу так, будто они уже побывали в сумасшедшем доме». «О, эти чудные отклонения от нормы!» Юрий Погребничко поставил монолог в привычном для себя жанре ностальгического кабаре: монолог преры?вается то песней, то танцем; эпизод из «Амаркорда» иронично цитируется мизан?сценой; Наталья Рожкова поет «Давай закурим», тонко шаржируя Клавдию Шульженко. Мужчины в шинелях с франтовато летящими фалдами, женщины в умопомрачительном винтаже — в этой униформе в «Около» играют и Дюма, и Чехова, и монологу Орловой она идет необыкновенно. Как и песня Градского на музыку Тухманова «Жил-был я. Стоит ли об этом?». Совершенно, казалось бы, факультативная вещь. Но в театре «Около» из нее получился памятник шестидесятникам. Памятник в человеческий рост. «Жил-был я… Вспомнилось, что жил».

Елена Ковальская, 27.09.2011