Новости
Пресса


<< Три сестры /Я вас не помню собственно…/

Беседа с Александром Минкиным

на радио Свобода

Радио Свобода

Елена Рыковцева: В гостях у нас Александр Минкин, обозреватель газеты «Московский комсомолец». С нами в эфире автор «Писем президенту», по совпадению сегодня у Владимира Путина день рождения. 

Александр Минкин: По совпадению с чем?

Елена Рыковцева: По совпадению с темой нашей программы. Мы сегодня вместе с вами открываем Неделю японской культуры в Москве, она называется «Японская осень – 2013». Открылась совершенно незаурядным, необычным спектаклем «Три сестры» по пьесе Чехова, андроид-версия. Какое здесь совпадение с Владимиром Путиным? Потому что у Владимира Путина тоже есть своя андроид-версия. Что можно сделать с его андроид-версией? Можно загрузить в свою «таблеточку» или в свой телефон и управлять Владимиром Путиным. По вашей команде он будет петь, танцевать и произносить свои знаменитые фразы. Сейчас мы это увидим. 

Елена Рыковцева: Управляемый Путин. В чем прикол? Он думал, что он управляет вами, а теперь вы можете загрузить его в свой телефон и управлять им. 

Александр Минкин: Я понял. Но живой интереснее как-то. Фразы живой говорил, а этот только малоподвижную морду держит на экране, морщит, но толку чуть. Вы знаете, мне кажется, что Путина на экранах нашего телевизора и так достаточно. Чтобы еще кто-нибудь его загрузил, кто по нему скучает, я не представляю. Смотрите, здесь же юмористический, саркастический взгляд на Путина. Те, кто хочет его видеть непрерывно, они не хотят сарказма. А те, кто относится к нему критически, зачем он им нужен. Хорошо, пусть будет это, если это лицом к событию, я к этому событию спиной.

Елена Рыковцева: Но мы сказали и об этом событии. А слушателям задаем вопрос: чем вы руководствуетесь, когда идете в театр – это реклама, это оценки друзей, это рецензии, это режиссер, это театр? Как вы выбираете спектакль, на который пойдете?

Александр Минкин: Я знаю, как я выбираю. Опыт у меня большой, я знаю, где может быть хороший спектакль и где его не может быть. Если это место, где такой спектакль может быть, то стоит рискнуть и увидеть. На рецензии я не ориентируюсь никогда, ни при какой погоде, ни на чьи. Даже на мнение знакомых не очень, потому что это же вкусовое. Я не ориентируюсь на цены, потому что по большей части меня пускают бесплатно. Я не ориентируюсь на имена авторов, потому что Шекспира и Чехова можно превратить в такую дрянь, что просто ужас. Потому что это очень модные имена – Чехов, Шекспир. 

Елена Рыковцева: «Раскрученные».

Александр Минкин: И каждому хочется иметь у себя на афише эти имена, названия «Гамлет», «Чайка», «Три сестры». Но поскольку они так соблазнительны, за них хватаются конъюнктурщики очень часто. Я думаю, из ста «Гамлетов», дай бог, если один отличный или два средненьких, а остальное все мура, не «Гамлеты» никакие, а просто название – Шекспир, «Гамлет». Поэтому на имя автора, на название пьесы, на даже актера – не всегда. Потому что есть актеры, которые всегда интересны, а есть актеры, которые интересны только, если попал режиссер. Пришел режиссер новый в Вахтанговский театр, Туминас, и актеры, которые несколько лет, я думаю, лет 20 были мало кому интересны, засверкали, и сейчас туда не попасть. Он пришел, ничего неожиданного там нет – «Дядя Ваня» Чехова, «Маскарад» Лермонтова.

Елена Рыковцева: Но как это сделано!

Александр Минкин: «Маскарад» вообще один из самых красивых спектаклей в России, а уж «Онегин» просто шедевр. И актеры те же самые, и сцена, и стены те же, но пришел человек, божий дар, и все пошло по-другому, теперь туда не попасть. А как выбирают люди, я понятия не имею. У меня есть знакомый, который идет на классику, потом он плюется так, я не могу даже воспроизвести слова русского языка, которые он произносит. Оказывается, все было неправильно. Неправильные были костюмы – это очень смешно, потому что костюмы несущественная вещь. Гамлет Высоцкого был в свитере и в джинсах и ничего, один из лучших в мире Гамлетов. И «Три сестры» не нуждаются в костюмах конца 19-го – начала 20-го века.

Елена Рыковцева: Тема сегодняшнего разговора – современное прочтение классики, совершенно неожиданно мы увидели, не сговариваясь с Александром Минкиным, спектакль, не сговариваясь, пошли в один и тот же день.

Александр Минкин: Только в разное время. Он называется «Три сестры», андроид-версия. Я предполагал, что будет чеховский текст и какую-то роль или две будут играть роботы, но с чеховским текстом. Оказалось, что нет, текст совершенно другой и при этом абсолютно ясно ты видишь, что это чеховские мотивы. Это называется «по мотивам». Это происходит не в России, а в Японии. 

Елена Рыковцева: Но в глубокой провинции, тем не менее, какие-то там соблюдаются точки.

Александр Минкин: Они не говорят «В Москву, в Москву!» и даже не говорят «В Токио, в Токио!», они говорят – в Сингапур и в Нью-Йорк. То есть у этих японцев, которые живут либо в наше время, либо чуть позже, потому что у них роботы работают дома, наверное, и сейчас, и вот они не хотят в Токио, они хотят в Нью-Йорк или в Сингапур – это очень интересно, они хотят в чужую страну.

Елена Рыковцева: Они хотят вырваться.

Александр Минкин: Это же не просто вырваться – это в чужую страну, это очень важно. При японском патриотизме, вы знаете, что у японских чиновников, даже высокопоставленных, нет никаких заграничных вилл.

Елена Рыковцева: Я соглашусь. Когда японским старикам предложили роскошно переселиться в Испанию в пансионаты для престарелых, они сказали: нет, мы хотим провести свою старость на родине.

Александр Минкин: Поэтому этот мотив никем вчера недооцененный и недоосмысленный, я думаю. Потому что об этом люди не думают. Публика вчера, во всяком случае русская публика, русскоязычная публика испытывала большие сложности. Вот я смотрю, я должен смотреть на актеров и успевать читать на табло бегущие титры.

Елена Рыковцева: Невозможно не успеть прочитать. Я купила сценарий, фантастика, которая заключена в этом спектакле, состоит в том, что это сплошь односложные реплики. «Ох», «эх», «ого», «да». Бывает 10-20 слов, но очень редко, в основном 3-4. И вы все-таки успеваете понять, что происходит, успеваете ухватить сюжет, и он очень сложный.

Александр Минкин: Там напряжение большое, там настоящее драматическое напряжение. Там чумовой сюжет, хотя по мотивам Чехова. Хотя есть сестры, как и у Чехова, отец умер, как и у Чехова, есть брат, как и у Чехова, есть стремление куда-то в Москву, в Нью-Йорк, но есть там удивительный момент: одна из сестер, как сначала мы думаем, мертва и вместо нее на сцене так называемый андроид. То есть это робот. А отец у этих сестер был компьютерщик, какой-то гений робототехники. И он сделал робот, имитирующий не только внешность умершей сестры, но и вложил память. Этот робот помнит все, что было с умершей сестрой, этот робот чувствует как она. Этот робот имеет свои привычки. Но чем он отличается от той – живой? Он категорически не врет никогда, ни при какой погоде. А живой человек склонен уйти от ответа, как-то выкрутиться из вежливости, предположим. Этот рубит все напрямую.

Елена Рыковцева: В этом и будет конфликт робота с его прототипом.

Александр Минкин: А потом вдруг в середине спектакля выясняется, что та сестра не умерла, она просто жила взаперти, никуда не выходила, даже в гостиную. То есть она не только из дома, она даже из своей комнаты не выходила. Считалось, что она умерла. Там какая-то сложная проблема была у них с отцом. Там есть реплика очень важная: отец не умел извиняться. То есть, что решил, то решил. Я в этот момент вспомнил реплику из чеховских «Сестер». Андрей говорил: «Отец угнетал нас воспитанием». Они знают по три языка, а Ирина знает еще и английский…

Елена Рыковцева: И итальянский. 

Александр Минкин: Они все знают немецкий, французский, английский, а Ирина знает еще итальянский. Но чего это стоило, говорит Андрей, имея в виду, конечно, не расходы на репетиторов, а вот этот постоянный пресс.

Елена Рыковцева: Почему она ушла в заточение? Нам приходится вычленять сюжет по очень редким репликам, которые состоят не больше, чем из четырех слов. Мы начинаем понимать историю, почему он создал андроида – это практически клон, только клон – это живой человек, а тут клон-механизм. Для чего он это сделал? Для того, как я поняла, что негоже сказать обществу, что моя девочка слегка повредилась умом. Для того, чтобы не выносить это на публику, они и создали.

Александр Минкин: Мы помним еще одну классическую тему, по-моему, она называется «Убить пересмешника», когда взаперти годами сидит человек, которого почему-то не хотят, чтобы его видели. Потом он всех спасает. Книжка прекрасная. Здесь, что еще интересно: когда на сцену выходит, оказывается, живая не умершая сестра, начинается некий конфликт у нее со своим андроидом. Потому что андроид не хочет скрывать одну неприятную историю. В жизни этой живой сестры был один неприятный момент. В гостях в этот момент, когда мы смотрим пьесу, находится профессор. Вдруг андроид начинает рассказывать, как этот дяденька-профессор, которому тогда, наверное, было на 20 лет меньше, оставшись с ней наедине, играл с ребенком, и вдруг он ее поцеловал. Андроид говорит не только при профессоре и при всех присутствующих, но и при молодой жене. Андроид нажимает, говорит: «Он любит молоденьких, по-прежнему любит молоденьких. Смотрите, не постарейте». Это робот говорит, эта фраза не могла быть у прототипа, потому что это робот делает выводы и прогнозы уже сам, уже давно отделившись.

Елена Рыковцева: И поэтому бывший возлюбленный этого прототипа не удивился, что она жива – он тоже ученый – и он сказал, что не может робот вот так анализировать, акцентировать и делать такие выводы.

Александр Минкин: Живая выходит и когда к ней начинают приставать насчет поцелуя, живая говорит: «Я не помню». Не хочет. А андроид не уступает и говорит: «А мы, андроиды, не умеем забывать». Это потрясающе по накалу. Живой человек либо врет, что забыл, либо действительно вытеснил. 

Елена Рыковцева: А профессор все хочет выключить андроид: выключите ее, выключите правду.

Александр Минкин: Между прочим, вот это желание выключить – это не просто правду выключить, это не динамик – это личность убрать. В данный момент это уже личность электронная. Впервые я видел на сцене то, о чем мы читали у Станислава Лема и так далее, может быть у Айзека Азимова, когда робот не хочет, чтобы его выключили. С какой стати? Я уж не говорю про «Терминатор-2». Во всяком случае несомненно это Чехов по абсолютно точным, он же врач, по абсолютно точным, психологически выстроенным мотивам. Но это такой Чехов.

Елена Рыковцева: Вспомните, у Чехова, как они тосковали, что когда отец был жив приходили офицеры, было весело. И как они здесь тоскуют, что когда был жив отец, приходили ученые и играли в какую-то игру, знакомую только им, ученым. Конечно, существуют все время какие-то реперные точки, по которым мы сравниваем.

Александр Минкин: Тут есть еще одна интереснейшая вещь, потому что, представьте себе, японец, безусловно, знает Чехова, но он не переделывал фразы, он просто взял, отстранился и написал свое. Так было и у нас, Петрушевская написала «Три девушки в голубом» – это, безусловно, чеховские «Три сестры» в советское время. Это страшно интересное занятие. Но это о чем говорит, что прошло 115 лет, как существует пьеса «Три сестры», идет по всему миру, переделывается, переписывается, но остается чеховской. Очень многим людям пьесы Чехова кажутся скучными. Это заблуждение было и со мной в свое время, Эфрос разрушил во мне эту дурь. Когда спрашиваешь: как же так, зачем же тогда во всем мире ставят скучные пьесы Чехова уже сто с лишним лет? Ну это мода. Неправда, мода сто лет не держится. «Гамлет» живет четыреста с лишним лет – это никакая не мода. Вот была мода на Метерлинка, ставили Метерлинка очень широко. Сейчас почти его никто и не видел на сцене, редчайший случай. Был в моде Ибсен, сейчас крайне редко, раз в 20 лет где-нибудь кто-нибудь. Очень много авторов взлетели, я не говорю про советских драматургов, которые в СССР были просто миллионерами, потому что сразу ставили то пьесу Сафронова, то пьесу Галина, какое-нибудь заседание парткома. Где они все? Никто не вспомнит и никогда больше не поставят, за исключением каких-нибудь специально архивных людей, которым захочется, как есть люди, которые хотят чего-то пыльного, из научного интереса.

Елена Рыковцева: У меня еще один вопрос по этой пьесе, которую мы видели, мне очень интересно, что вы думаете. Ведь этот робот, андроид исполняет роль живого человека – точно такого же. Почему они не взяли живого актера и не загримировали его? Согласитесь, это сыграет любой актер загримированный, включи ему так же гулкий звук, зачем столько денег, зачем все это? Пьеса самодостаточна, спектакль самодостаточен, играют они прекрасно.

Александр Минкин: Могу только предположить. Есть такая проблема гигантская, самая большая проблема в театре – это фальшь на сцене. И это для 99% актеров, режиссеров и театров непреодолимая вещь. Фальшь на сцене, никуда от нее не деться.

Елена Рыковцева: Мастерством никуда от нее не деться?

Александр Минкин: Мастерством сложно. Мастерство – это тоже очень размытое понятие, его никак нельзя определить. Потому что если сейчас мы бы оказались чудом в каком-нибудь художественном театре и на сцену вышел бы артист по фамилии, предположим, Безруков, раздался бы гром аплодисментов просто за то, что люди увидели живого Безрукова. Барышни зааплодировали бы и даже взвизгнули бы от восторга.

Елена Рыковцева: Но это не значит, что он плохо бы сыграл.

Александр Минкин: Почти гарантировано, что плохо сыграет. Я так думаю, что процентов на сто, что сыграет плохо. Потому что он выносит себя. Если его загримировать под Высоцкого, я фильма не видел и не пойду, но те, кто видели его, испытывали чувство фальши. Грим невероятный, в основном писали все не про Высоцкого, а про грим. Совсем похож или почти совсем похож – вот о чем шла речь в связи с кино про Высоцкого. Это стыдно. Поэтому, что такое мастерство? Притворяться? Есть театры, которые сумели фальши избежать. В этом спектакле хорошие актеры, знаменитые, не знаменитые – я не знаю, но фальши не было.

Елена Рыковцева: То есть ваша версия, что они не смогли найти актера, который сыграл бы достаточно натурально робота?

Александр Минкин: А смогли бы они с натуральным актером работать как с роботом? Он бы может быть и сыграл бы, валял бы дурака, зажигал бы лампочки вместо ушей. Но актеры бы эти знали, что это накрашенный живой артист, и это доставляло бы им дополнительную сложность. Им надо с роботом работать, они бы знали, что это не робот, и это была бы проблема.

Елена Рыковцева: То есть режиссер считает, что они бы не справились с задачей, если бы это был не робот?

Александр Минкин: В советском театре пьесы для детей, что-нибудь про пионеров, этого пионера или Петю в «Белеет парус одинокий» играла какая-нибудь травести. Ей 60 лет, она выходит на сцену, играет пионера, уже 40 лет играет пионера. И все актеры, которые выходят на сцену, знают, что это не Петя-пионер, а это почтенная народная артистка СССР. Им трудно работать без фальши, потому что перед ними затянутая и накрашенная бабушка, а вовсе не пионер Петя. Это огромная проблема. Фальшь преодолели некоторые театры радикально. Я хожу очень часто в театр Погребничко, я туда в пятницу иду на «Три мушкетера». Кстати, там идут «Три сестры». Какие роскошные!

Елена Рыковцева: Но классические, без прочтения, без переписывания?

Александр Минкин: Я вам скажу так: это чеховские «Три сестры», текст сколько-то сокращен, потому что спектакль укладывается в два часа. Если укладываться в полный текст, то вряд ли меньше, чем три с половиной. Но там, конечно, шикарное решение, потрясающей красоты. Начинается с того, что выходят три женские фигуры и не очень-то молодые, я бы сказал так, в каких-то длинных пальто, молча. Они выходят, сколько-то стоят на сцене, может полминуты – это довольно долго для молчаливого стояния, и уходят. А потом выходит молодая актриса, которая потом окажется одной из этих сестер и поет потрясающий эмигрантский романс «Быстро, быстро донельзя, дни пройдут как часы. Лягут синие рельсы от Москвы до Шанси»… И тут понимаешь каким-то удивительным образом, что те, которые вышли, посмотрели на нас и ушли – это три сестры, постаревшие на 20 лет и оказавшиеся в белой эмиграции. Прошла революция и их вышвырнуло из России не «в Москву, в Москву», а куда-то в Париж или, если хуже, то куда-то в Турцию бежали из Крыма. Эти-то знают, что с ними случилось, а теперь на сцену выйдут и начнут играть три сестры, молодые женщины чеховские, которые не знают, а мы знаем. Мы, публика, знаем, и те постаревшие знают, какие ужасы прошли. И тогда слова Вершинина, подполковника, у которого две девочки и жена-истеричка, все время с ним ругается, когда пожар, говорит, что увидел девочек, стоящих на пороге, дрожащих, подумал: что им придется пережить в жизни? Он говорит, что так же было раньше, когда налетала орда, жгла. А мы-то знаем, что им придется пережить. Когда Чехов это писал, он мог только предполагать. Когда Вершинин это говорил в 1900 году, он мог только предполагать и ужасаться предчувствием. Но мы-то знаем, что они сбылись самым ужасным образом. Потому что если они живые и не изнасилованные оказались где-то, то им очень повезло, а большинству не повезло.

Елена Рыковцева: Я хотела еще спросить вас, что вы думаете о той части сюжета, когда девушка-андроид спрашивает каждую из живых сестер и каждого гостя: а не пора ли тебе своего андроида? А хочешь ли ты своего андроида?

Александр Минкин: Это очень интересный момент, это надо обдумывать, за пять минут не получится. Там есть реплика, которая объясняет. Она говорит: «А я никогда не умру». Поэтому: «а ты хочешь андроида?» – это все равно, что «а ты хочешь жить вечно?». Ведь андроид – это не копия морды, это те же самые мозги. Это личность, это та же самая личность, которая может принимать решения, которая не идет на компромиссы, но это все так же самая личность, которая не хочет врать и все помнит. 

Елена Рыковцева: Ты хочешь андроида, который не умрет или ты хочешь андроида, который не будет врать? Я начинаю думать, что первое.

Александр Минкин: Это одно и то же.

Елена Рыковцева: Это разные цели.

Александр Минкин: Конечно, жить вечно. Заметьте, что там японское отношение к мертвым, нам чужое и незнакомое. Они перезахоранивают. Видимо, там где-то начинается стройка…

Елена Рыковцева: Нет, давайте скажем слушателям так, что отец в завещании оставил просьбу перезахоронить его через три года в другое место. Это была его просьба.

Александр Минкин: Я в этом не разобрался, не буду ничего говорить. Японцы к костям предков, к костям родителей относятся невероятно трепетно. Это я случайно в свое время узнал, когда мне объяснили, что проблема северных территорий, это мы называем Курильские острова, для японцев еще и в этом – там могилы. И они хотят их посещать и ухаживать за ними. Вообразите, могли бы покупать тур в Россию и ухаживать. Нет, мы не можем брать визу, чтобы поехать на родную могилу. Я не хочу брать визу, чтобы пойти на кладбище, где мои родители. Я не хочу, чтобы чье-то правительство решало, можно мне пойти на могилу моих родителей. У нас это не рассматривается, потому что у нас или сделай, как мы тебе говорим, или пошел ты. Там не так. Поэтому когда мы это смотрим, надо понимать – это совсем другая планета, не по развитию компьютерной техники, а по многим отношениям. Мы когда смотрим японские фильмы, нам голливудские легче понять, французские или голливудские фильмы, итальянские нам понять гораздо легче, чем японские. Там человек может действовать из непонятных и неизвестных нам мотивов. А если он их называет, мы думаем – ерунда.

Елена Рыковцева: Даже удивительно, когда «ох», «ах» или «да, да, да» несет невероятную смысловую нагрузку. Если сейчас прочитать только сценарий, скажут: бред сумасшедшего, такого не может быть. Это их манера общения. 

Александр Минкин: Это несчастье переводчика, это катастрофа переводчика. Вы мне что-то говорите, я могу сказать – да. И это будет полное согласие. А могу сказать – «да?». Почти «нет», только вежливо. А у них «да» буквами всегда будет «да», а в жизни, как у нас, мы можем сказать, какое-то слово, которое формально положительное, но сказать его с такой интонацией, что оно будет резко отрицательное.

Елена Рыковцева: Но вы в сценарий это не вносите, а они вносят.

Александр Минкин: То же самое у нас. Муж Маши в «Трех сестрах», учитель, говорит: «Сегодня вечер у директора». Маша говорит: «Я не пойду». «Маша, милая». «Хорошо, пойду». Ведь если прочесть на бумаге: «Хорошо, пойду». Но если сказать, это прозвучит: «Да что бы ты провалился!».

Елена Рыковцева: Это понятно. Но такое количество крошечных междометий, которые несут такую смысловую нагрузку – это очень специально, это очень их. Кстати, по поводу могил вспомнила еще одну вещь. Они друг у друга спрашивают: а правда ли, что европейцы не перезахоранивают свои могилы? Такое разве может быть, что они туда-сюда не перетаскивают? Но это уже очень специальное. А у вас будет снова выступление в клубе о Чехове?

Александр Минкин: Я выступаю раз в год в клубе «Гнездо глухаря». 13 октября в «Гнезде глухаря» будет мой вечер.

Елена Рыковцева: Я хочу сказать, что интерес к этой теме живет, приходят люди, слушают.

Александр Минкин: В прошлый раз я выступал в «Гнезде глухаря», было рассчитано на два часа. Публика сидела три часа, никто не ушел. Самому было интересно. Потому что ты же когда рассказываешь про «Чайку» или про «Три сестры», про «Вишневый сад», то ты же себя еще и проверяешь. Может быть это только тебе интересно. Знаете, как есть бабочки или гусеницы, которые интересны только энтомологу. В этот раз будет «Онегин» еще. Программа будет такая – «Онегин» и «Чайка». Потому что в «Онегине» фантастические не раскопанные места. Я принес книжку показать, «Нежная душа» называется. Она вышла в 2009 году и до сих пор ее допечатывают и продают, хотя это не про политику и не про этого, кого вы тут называли не к месту, а про Чехова, про Пушкина и не про их быт и нравы, а про их произведения. «Нежная душа» называется, потому что это про «Вишневый сад». Рассказывать не буду, потому что, кто читал – читал, кто-то может быть еще прочитает. Но когда художник делал эту обложку, это не знаю, чья фигура, в которую вставлена моя физиономия, а это брусчатка с Красной площади. Он сфотографировал брусчатку и сюда смонтировал. Прислал мне обложку посмотреть. А там афиши, там Высоцкий с «Гамлетом», «Игроки» Гоголя, «Моцарт и Сальери», все, как полагается. Я посмотрел, вроде ничего, довольно стильная, черно-белая, мне нравится. Огромная пустыня брусчатки. Я ему позвонил: «Слушай, врежь туда канализационный люк, чтобы оживить». Он говорит: «Я подумаю». Присылает – налил лужу и посадил чайку. Я обалдел, потому что он не знал, художник, что я уже занимаюсь год с лишним «Чайкой», потому что в ней тоже миллион всего. И он, не знаю, каким чудом, налил воды и посадил чайку, а на задней стороне глобус Шекспира и над ним чайка летит. То есть такое соединение двух драматургов, очень смешно и очень здорово сделано. Мне кажется, работы художника, его зовут Андрей Будаев, они совершенно особенные. Он обычно делает политические издевательские вещи, он вставляет лица наших политиков в картины великих художников.

Елена Рыковцева: Смешно это делает. Давайте, чтобы наш эфир был полезен слушателям, составим театральный рейтинг от Александра Минкина. Я скажу правду: я хожу в театр, руководствуясь тем, что говорит Минкин, в частности.

Александр Минкин: Уважаемые слушатели, я вам сейчас назову спектакли, на которые надо идти скорее. Надо идти в театр «Около», полное его название «Около дома Станиславского». Это такой прикол, потому что есть Театр на Таганке, на Малой Бронной, они назвали «Около дома Станиславского». Это реально, это Вознесенский переулок 9. Там есть спектакль «Старый, забытый». Удовольствие, которое получаешь, огромное.

Елена Рыковцева: А чья это пьеса?

Александр Минкин: Это не пьеса. Это нечто, от чего вы получаете удовольствие. Там нет прямого сюжета – умер или женился, этого нет, там что-то происходит. Но я могу так сказать: если вы видели «Три тополя на Плющихе», то на этом спектакле вы получите гораздо больше, чем тот, кто не видел. Потому что там есть реминисценции, ходы, которые просто восторгом наполняют. Второй спектакль, который стоит посмотреть, называется «Перед киносеансом». Я смотрел и то, и другое раз по 20 и еще пойду. Кстати, я сюда шел мимо «Ленкома», не хочу никого обидеть, но в театре «Около» билеты в 10 раз дешевле, а удовольствия получаешь в тысячу раз больше. Вот я иду туда в пятницу на «Три мушкетера».

Елена Рыковцева: Это вы еще пока не советуете, потому что не видели и не знаете.

Александр Минкин: Почему? Видел. Когда меня спрашивают: почему ты туда идешь десятый раз? Я говорю: если бы я сейчас заказал шашлык, никто бы меня не спросил, почему ты в 150 раз ешь шашлык. Нравится.

Елена Рыковцева: Мы ставим «Мушкетеров» на третье место в этом театре?

Александр Минкин: «Три сестры» и «Три мушкетера» будут делить третье место. Там потрясающая пьеса Островского. Конечно, этим театром Москва не ограничивается. У Фоменко, я считаю, до сих пор, хотя спектаклю уже 10 лет, а это очень трудно для спектакля, «Война и мир» – великолепный спектакль.

Елена Рыковцева: Про Вахтангова мы сказали. «Маскарад», «Дядя Ваня», «Онегин»…

Александр Минкин: А еще, кто помнит вахтанговских стариков, есть спектакль «Пристань». Это совершенно необычайная вещь, где все знаменитые, сто раз заслуженные, народные СССР получили роль по вкусу. Выходит Яковлев, например. Это бенефисы, это 25 бенефисов. А бенефис – это значит, что тебе на твой день рождения дали сыграть главную роль. Вот выходит Яковлев и выходит 97-летняя Галина Коновалова. Она играет блестяще и в «Пристани», шикарно, гром аплодисментов срывает, она в «Онегине» играет блистательно. Она играет няньку в «Дяде Ване», у нее куча ролей. Еще смешно, когда Татьяна в «Онегине» приезжает в Москву на ярмарку невест, ее надо выдать замуж, они же приезжают к тетке. И тетка говорит: «А я так за уши драла, я так пряником кормила». Вдруг актриса идет с этими словами, выходит на авансцену и говорит: «Под старость жизнь такая гадость». Хохот, гром аплодисментов, потому что она это делает с таким юмором. И все знают, что ей 97, и как же она держится. Раньше говорили – хвост пистолетом.
Те, кто любит музыку, в «Новой опере» есть шикарный спектакль «Любовный напиток» и есть замечательные «Паяцы», просто хор в «Новой опере» лучший в мире. Про оркестр я так не могу сказать. «Князь Игорь» – это серьезная штука, проблемная. По наслаждению, я вам скажу, «Любовный напиток». А если учесть, что это лучший в мире хор, про оркестр так нельзя сказать, может быть в Гранд Опера или в Ла Скала он и получше, но хор – просто улетаешь.

Полную видеоверсию смотрите здесь

Александр Минкин, 1.10.2013



© 2006—2024 ОКОЛО дома Станиславского
Электропочта: info@okolo.ru