Новости
Пресса

Страницы:

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12


© Михаил Гутерман
«МАЛЫШ и К. »
Малыш — Ольга Бешуля

Петрушевская. Сказки с хорошим концом

Новая газета

Шесть сказок наговорила Петрушевская в аудиокниге, изданной «Новой газетой». Сыграла всех персонажей: летчика, королеву Лир, глупую принцессу Иру, Елену Прекрасную, которая до того была прекрасна, что пришлось сделать ее невидимой,и прочих. Как читает Петрушевская! Не хуже, чем поет. А поет так, что композитор Михаил Меерович сказал ей: «Ваш голос? у меня от него побежали мурашки по спине, и трех я уже поймал».

Ганс Христиан Андерсен писал пьесы, поэмы, романы и другие произведения. Мир знает только его сказки. В сценарии Параджанова «Чудо в Оденсе» длиннолицый прохожий оставляет на мостовой золотые следы: сказки Андерсена созданы гением. Но прочие тексты, как утверждают знатоки, — графоманом. Литераторов, которым подвластны все жанры, можно сказать, и не бывает. Один на десять тысяч. Или на сто. И этот один проживает в нашей стране и в наше время. И мы изредка даже беседуем по телефону. Его зовут Людмила Петрушевская.

Людмила Петрушевская занимается поисками жанра всю свою литературную жизнь. Пьесы, рассказы, стихи, сказки, роман, поэма, плюс живопись и плюс поет дивной мощи голосом, и лишь на первый взгляд это не имеет отношения к литературе. Потому что весь массив творчества Петрушев-ской объединяется общим качеством: уникальной артистичностью. Предлагаю считать Петрушевскую гением артистизма. Она непрерывно перевоплощается. Для нее, как для великой актрисы, равно органичны трагедия, мелодрама, триллер, комедия, буффонада. Везде она своя, всякий камень открывает ей скрытые в нем сверкающие грани.

Буквально все, к чему прикасается, как у одного античного персонажа, превращается в золото. Но у того это случилось от жадности, и помер он, как вы помните, в голодных мучениях. Случай, я бы даже сказала, синдром Петрушевской зеркален Мидасовому. Ее золотые следы — от щедрости, которая есть оборотная сторона алчности. Петрушевская Людмила Стефановна не выкидывает ничего, как Плюшкин, и из этого сора у нее растут поэма «Карамзин», стишки о Ли Бо, мистические новеллы, не говоря о щедро выдуманных сказочных циклах: дикие животные сказки, лингвистические сказочки, сказки с помойки, сказки с хорошим концом, сказки о Барби, сказки для пробки?

Писание сказок — дар особый. Сказку мало придумать. Нужно поверить в своих персонажей и их приключения. И тогда сказка становится былью, как поется в песне. Наверное, поэтому среди знаменитых сказочников так много женщин. Астрид Линдгрен, Туве Янссон, Сельма Лагерлёф, Джоан Роулинг, Урсула Ле Гуин, наша Марина Москвина (обладатель медали Андерсена), Людмила Петрушевская. Потому что мужчина — он что? Он добывает и строит. А женщина, как паучок Арахна, вытягивает из себя нить жизни и плетет из нее всё. Ребеночка, и сказки ему перед сном, и любовь, без которой нельзя даже сварить приличный борщ. Вот, допустим, у одной женщины никак не получался ребеночек. Родит — а он умирает. Снова родит — а он снова умрет. И врачи ей сказали: ты давай больше не рожай, а то совсем себя изведешь. А она им не поверила. А поверила, наоборот, в то, что вот в следующий раз непременно получится. И все получилось. Так сказка стала былью.

Однажды мы с мужем были в сказочном городе Лондоне и пошли в чудный кабачок. За соседним столиком сидел белобрысый мальчик. Смотри, говорю, как похож на Люсиного Федьку! И тут паренек встает и подходит к нам: «Здрасьте, а я только что говорил с мамой, вам от нее привет». В Лондоне! У Люси Петрушевской вообще трое великолепных детей. Так что один-то вполне мог очутиться в Лондоне. Но чтобы в тот же час, в том же месте? Это уж слишком. Ту мач, как говорится.

Феде было три месяца, когда началась работа над сценарием «Сказки сказок» (это же понятно, что такой сценарий должна была писать именно она). «Фокус был в том, что когда его везли в коляске, он молчал. Стоило вынуть — начинался концерт! Ради спокойствия и плодотворной работы над сценарием мы прошли с коляской десятки километров. Федя, как видно, прислушивался к нашим крикам и спорам. Вырос шумный ребенок». Люся говорит, что была тогда «полна молоком и могла думать только о детях». И в сценарии, а потом в фильме из лист-ка бумаги, на которых Поэт писал (и разбрасывал по миру и времени) свои стихи, из одного такого листочка родился и начал орать ребеночек?

Когда-то очень давно я прочитала рассказ Петрушевской «Еврейка Верочка». О девушке-студентке, которая для заработка шила брюки. Автор (Люся) ходила к ней на примерку в большую темную коммунальную квартиру, а лицо у девушки в обрамлении мягких волос было, «как яичко в гнезде». Потом эта девушка родила от любимого и вскоре умерла от рака. «А ребенок?» — спросила автор у соседки. И соседка сказала: «Мы, евреи, детей не бросаем». Любимый, значит, забрал. Эта история была печальной историей моей лучшей подруги Верки. Включая личико. И даже такая деталь, что мерила она клиентам брюки наизнанку. Я в страшном волнении спросила тогда Петрушевскую, помнит ли она эту девочку? Люся удивилась: да я все придумала?

Если артист не верит в своего героя, он не сможет сказать даже «кушать подано». Или там «а у меня сегодня день рождения». То есть он это скажет, но мы-то видим, что у него не день рождения, а жена загуляла или премию ему не дали. А Петрушевская может написать любую ерунду, что вот есть в океане остров с садом, «и если пролететь над этой территорией, то сад пахнет на десять километров вверх, так что у экипажа кружится голова? Каждый летчик стремится вернуться туда и пролететь еще раз над тайным садом, но остров лежит в стороне от всех маршрутов, его еще надо отыскать, кроме того, он не всегда является, и надо потратить часы летного времени, а каждый час — это сотни километров, большой расход керосина». И мы верим, потому что и сама она верит. А как же ей не верить, если самой большой и горькой любовью в жизни был у Люси альпинист? Он погиб. Альпинист — ведь это почти летчик. С тех пор она полюбила сказки с хорошим концом. Чтобы альпинист спасся, а летчик нашел свой благоуханный остров и предотвратил бомбежку. Поэтому она говорит, вернее, пишет таким особым образом, что понятно, что так оно и было на самом деле.

Хотя правильно: говорит. Шесть сказок наговорила в нашей аудиокниге. Сыграла всех персонажей: летчика, королеву Лир, глупую принцессу Иру, Елену Прекрасную, которая до того была прекрасна, что пришлось сделать ее невидимой, и прочих. Как читает Петрушевская! Не хуже, чем поет. А поет так, что наш с ней любимый композитор Михаил Александрович Меерович сказал ей: «Ваш голос? у меня от него побежали мурашки по спине, и трех я уже поймал». Михал Саныч тоже знал толк в сказках. Он написал музыку ко всем фильмам Норштейна. И среди них — «лучший вальс ХХ столетия» из мультфильма «Журавль и Цапля».

«Что это за фильм „Журавль и Цапля“! Печальный, нежный, смешной, с дождями — старый парк, серебряное небо, туманы, далекая музыка и два одиноких существа, последние аристократы этих мест, среди колонн разрушенной беседки. Там царствует робкая, гордая любовь. Обедневшие изгнанники, ни кола ни двора, имущества нет, только руины. Один зонтик на всю вселенную, какая-то полуцелая шляпка, бусы из рябины. Нелепые, породистые носы. Вздорные характеры. И эта нежная, прощальная музыка о любви, которой нельзя сбыться? Великий фильм о любви, когда зритель всей душой жаждет финального поцелуя, но его никогда не будет». Так написать могла только Петрушевская и только о Норштейне. Во время съемок этого фильма он позвонил ей и спросил: что журавль должен подарить цапле, чтобы она тут же подарок этот легко уничтожила? «Это, как я понимаю, был для меня первый экзамен. Я собралась, как кошка перед прыжком на подоконник, и ответила: „По-моему, это может быть букет одуванчиков!“. И это стал букет одуванчиков!»

Их дружбе много лет. Пожалуй, лет тридцать. Или сорок. Или двести. Потому что сказочники, как известно, бессмертны. Боже ты мой, как неистово горжусь я дружбой, которой они меня удостоили! Каким счастьем было бы, если бы Юра Норштейн позвонил мне, как позвонил тридцать лет назад Люсе, и спросил, не буду ли я против, если он возьмет мой профиль для своего Ежика в тумане? Петрушевская тогда милостиво сказала: раз уж брал (без спросу) мой нос для Цапли, то бери и для Ежика.

«Сказка сказок» — фильм о поэзии и о военном детстве. Волчок — вечная сказка и вечное неприкаянное дитя. «Вечная душа, которая свободно посещает золотой век, тихую обитель на берегу, где живет счастливый рыбак с семьей, где в коляске лежит (молча) толстый ребенок, а его маленькая сестренка в бальном платье и шляпе прыгает через веревочку в компании быка Пикассо?» Люсе Петрушевской в конце войны было семь лет, Норштейну — четыре. Волчок — это маленький Юра Норштейн и маленькая Люся. Дети войны.

«Я была нищенкой, бродячей девочкой войны. Мы жили с бабушкой и теткой без света, питались из помойки. Я видела все. В ночь на Девятое мая 1945 года я услышала снизу, из рассветной темноты, в четыре часа, крики и выстрелы. Я помчалась на улицу босая. В сумерках бегали люди. Весь день пели, плясали, пили, плакали? Играла музыка — гармошки, оркестры, патефоны. Вечером устроили настоящий салют над Волгой».

Она могла стать артисткой, певицей, художником, воспитателем детского сада или редактором. Но когда Люся выросла, она стала запрещенным писателем. Ее простые и страшные рассказы о страшной и простой жизни никто не печатал, театрам не разрешалось ставить ее пьесы. Их называли чернухой, а автора — извращенкой. «Извращенка» мечтала о мультфильме про Данте, про их мучительную любовь с Беатриче, которая умерла в двадцать шесть лет, потому что ее выдали замуж за нелюбимого. «Данте уплывал, растворяясь в круговороте звезд. Мне почему-то всегда виделся этот эпизод — встреча Данте с Беатриче в ярко-синем раю среди светил, в пунктире орбит, и у каждой звезды наивные языки пламени клубятся вокруг улыбающихся лиц. Все сияет. Это был бы финал. Золотое на васильково-синем». Как салют над Волгой Девятого мая.

Эта девочка, семилетняя влюбленная Беатриче с носом ежика и голосом, как труба военного оркестра, жила внутри Петрушевской и продолжает жить, служа опорой во всех горестях и несправедливостях, которые уготовила ей судьба. Эта девочка смотрит изнутри ее искушенных глаз и помогает писать истории с хорошим концом, которого раньше от нее требовали, а она не могла его сочинить, потому что это были другие истории, в которых альпинисты разбивались, а молодые женщины болели и нельзя было их вылечить. Людмила Петрушев-ская не могла врать ни себе, ни своей девочке. Поэтому она стала писать сказки. Сказка — не ложь, а просто другая жизнь. Сад других возможностей. Если это, конечно, настоящая сказка.

Алла Боссарт, 27.04.2007



© 2006—2024 ОКОЛО дома Станиславского
Электропочта: info@okolo.ru