Страницы:

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12


© Михаил Гутерман
«Русская тоска (Ностальгическое кабаре)»
Микола — Николай Косенко

Дом, которого здесь нет

Премьера в театре «ОКОЛО. ..»

«Литературная газета», 2002

Как известно, ни у Чехова, ни у Вампилова нет пьесы, которая называлась бы «Странники и гусары». Им обоим «сочинил» ее Юрий Погребничко. И поставил — в собственном театре с этим странно-непонятным названием «ОКОЛО дома Станиславского». У Погребничко все так: странно, непонятно, при этом невозможно оторваться и очень хочется разобраться в природе магнетизма этой завораживающей странности. И это всегда резкий, неожиданный, острый поворот, когда в читаном-перечитаном, виденом-перевиденом вдруг открывается нечто, ведомое только ему одному. Знаешь всякий раз наверняка: тайну Погребничко ты все равно до конца не откроешь и «дна» не сыщешь, но от этого сознания только еще интереснее.

От печальных, грустных спектаклей Погребничко всегда тепло и нежно. Его актеры обладают удивительным умением разговаривать просто, буднично, словно бы вовсе бесстрастно, словно бы почти случайно произнося положенные им слова, словно бы они и не актеры вовсе, а просто встретились, что-то друг другу сказали, разошлись. «Случайность» этих встреч такова, что не возникает ни тени удивления, когда персонажи пьесы Вампилова «Старший сын» абсолютно естественно начинают общаться с героями чеховских «Трех сестер». Оттого, наверное, что ни те, ни другие для Погребничко никакие не «герои» и не «персонажи», но путники, но странники, бредущие по единому и бескрайнему пространству, название которому — Жизнь. Пространству, где каждый одинок, но где всему наперекор есть Дом. А если его нет, то, значит, люди его придумают или нафантазируют. И все равно встретятся — в этом ими самими придуманном, нафантазированном, сочиненном Доме. И там им будет тепло.

Соединение текстов чеховских и вампиловских в спектакле столь искусно, что «швов» нет, а зритель неискушенный просто не догадается, что они могли бы быть. Алексей Левинский, произносящий слова Вершинина, что хорошо бы одну жизнь прожить начерно, а другую начисто, вот эту «вторую жизнь» и сыграет (проживет) уже в своем вампиловском герое Сарафанове. С едва заметной полуулыбкой, закрытый и невероятно распахнутый, обостренно сдержанный и до боли пронзительный. Чуть сутулый, усталый от жизни странник, он мельком покажется и в самом деле лихим бесшабашным юным гусаром из песенки Окуджавы, вовсе не интересующимся тем, что «жаждет новых потех просвещенный наш мир».

Может, дело как раз в том, что Юрию Погребничко (и тем актерам, что с ним работают) действительно дела никакого нет до «новых потех просвещенного мира». В собственном его мире естественно и просто соединяются Чехов и Вампилов, Булат Окуджава и Юрий Кононенко, замечательный художник, давно умерший, тем не менее по сей день обозначаемый в программках спектаклей Погребничко как автор сценографии. Может, все дело в этом особом умении режиссера так слышать, так чувствовать, так помнить тех, кого больше нет, обостренно-личной памятью об ушедших сохраняя и устанавливая одному ему дарованную связь с ныне живущими, со своими зрителями, со своими актерами, с «бегом времени».

Вот так и живет этот человек — да, особый, да, отдельный, ну и что?

Юрий Фридштейн, 2002