Новости
Пресса

Страницы:

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12


© Михаил Гутерман

Я СОСТАВЛЯЮ КАРТИНЫ ПРОШЛОГО

«Экран и сцена» 19(2011)

Первой премьерой нового сезона в театре «ОКОЛО дома Станиславского» стал спектакль «Оккупация — милое дело, или О, Федерико!», поставленный Юрием Погребничко по пьесе Татьяны Орловой, автора пока никому не ведомого, но вполне реального. И пускай в новом спектакле Погребничко по традиции много вставных номеров с песнями и плясками, а также экран с кинокадрами из фильмов Феллини, Вайды и Куросавы, по сути, это моноспектакль Лилии Загорской.
Свои воспоминания и размышления Татьяна Орлова облекла в форму монолога, произносимого слегка «тронутым» персонажем (в программке роль обозначена как Женщина). Берясь за этот текст, Юрий Погребничко ступает на территорию излюбленного сценой и прекрасно освоенного ею жанра «записок сумасшедшего». И, надо сказать, в отличие, к примеру, от пьесы Ивана Вырыпаева «Бытие № 2», этой очевидной литературной мистификации, пьесы, якобы переданной драматургу и режиссеру пациенткой психушки Антониной Великановой, пьеса Орловой удивительным образом сочетает в себе аутентичность клинического документа и выверенность литературного произведения. 
Впрочем, подобный герой уже появлялся в спектакле Погребничко. Это был тихий и безобидный Астон из пьесы Гарольда Пинтера «Сторож». Может быть, и не случаен тот факт, что премьеры «Оккупации» и обновленной версии «Сторожа» вышли в этом сезоне одна за другой. А если вспомнить еще и мисс Коллинз из «Портрета Мадонны» Теннесси Уильямса, чудачку Галю из «Лестничной клетки» Людмилы Петрушевской, возможно, лучшие роли Лилии Загорской, то станет ясен круг, в который так счастливо вписалась ее нынешняя героиня.
На сцене бравые солдатики, выплясывающие вприсядку, и малахольные женщины в шинелях и ушанках — завсегдатаи театрального мира Погребничко. Эти старые знакомые, отчасти упомянутые в записках (подружки Ленышка — Елена Кобзарь, Людышка — Татьяна Лосева и Ирка — Ольга Бешуля), отчасти выдуманные режиссером, оживляют «картины прошлого» — житье-бытье советских оккупационных войск на территории ГДР в пятидесятые годы прошлого века. А поданы они глазами маленькой девочки, жившей с родителями в военном городке. Нелепое существо в розовой шляпке набекрень, подвязанной зелеными лентами, выходит на авансцену и завладевает пространством, держась бойко и даже задиристо. В ее монолог режиссер вписывает свой видеоряд. Выходя за пределы частной истории, он разглядывает судьбу целого поколения, появившегося на свет после войны, этих «особенно красивых послевоенных девочек», которые почитали своей героиней феллиниевскую Кабирию, слушали песни Новеллы Матвеевой, восторженно и умиленно пели сами. Нам приоткрываются полузабытые кумиры поколения шестидесятников, и вдруг оказывается, что кроме парадного иконостаса с портретом Хемингуэя, у них был еще и другой, неофициальный, девичий. С ним-то и сверялась наша героиня. Ее романтическая фантазия и обреченность на неизбывную маргинальность звучит в песне Новеллы Матвеевой «Девушка из харчевни» (ее замечательно поет в спектакле Ольга Бешуля).
Любви моей ты боялся зря, —
Не так я страшно люблю!
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И если ты уходил к другой
Или просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде…
Там, где другая сыграла бы душевный надлом, Лилия Загорская показывает спасительную иронию и стоицизм. И этим сочетанием черт, присущим ролям актрисы, ее персонаж из «Оккупации…» особенно симпатичен.
Сбоку на сцене откинуты полки плацкартного вагона. Военные с рулонами ковров наперевес неуверенно пробираются по шаткому вагону, следующему из Берлина в Москву. Это знаменитые дефицитные немецкие гобелены, которые вместе с сервизами «Мадонна» добывались в военных городках и позднее устилали полы, красовались за стеклами сервантов (свидетельство советского благополучия и достатка). Героиня Лилии Загорской припоминает множество деталей своего суетливого и счастливого детства. Нарядные немецкие дети, вызывавшие жгучую зависть у дочерей завоевателей, одетых в рейтузы с начесом и нелепые шляпки. Резиновые перчатки, чудо цивилизации, на немках-цветочницах, выращивавших аккуратные одинаковые садики. «Оккупация — милое дело» — уверена наша героиня. А с экрана на нас с улыбкой смотрит горстка усталых солдатиков. Безо всякой помпы, но как-то по-хозяйски они бредут отвоевывать Германию. В финале спектакля их проход повторят актеры. На экране мы видим, как они шагают в шинелях по Вознесенскому переулку к себе домой, в театр. И в этой домашней, повседневной истории ничуть не меньше героизма, чем в военном параде, а уж правды куда больше. Погребничко — мастер заходить к истории с тыла, делать миф живым.
Рассказ о своей жизни Женщина ведет крайне сбивчиво: вот мы уже не в Германии, а в палате психбольницы, потом на дворовой постановке «Золушки», затем в коммуналке — так и петляем, послушно повинуясь отсутствию логики, увлеченные душевным складом героини, ясней всего указывающим на некоторое расстройство в ее воображении. Но, быть может, эта фрагментарность — свойство нашей памяти? На экране то и дело мелькают кадры из «Амаркорда», снятого в похожей, обрывистой манере. «Феллини, ты лучший в мире!» — восклицает Женщина.
Лилия Загорская, однако, вовсе не выпячивает патологическую рассредоточенность и эмоциональные скачки своей героини. Чтобы оценить своеобразие ее манеры — а это главная изюминка спектакля Юрия Погребничко — достаточно вспомнить вереницу безумцев и изгоев, в изобилии представленных сегодня в театре. Яркая экспрессия, ломаный рисунок, возможность за пару часов явить полную амплитуду своих возможностей — вот что дает актеру роль безумца, начиная от литературных сумасшедших — Поприщина, Безумной из Шайо и кончая непридуманным безумием дневников Нижинского и писем Антонена Арто из Родеза, прочитанных со сцены. Сама героиня, кстати, встраивает себя в иной, не литературный, а кинематографический ряд: поближе к Кабирии с ее приятием невзгод, рядом с мальчиком из «Додеска-ден» Куросавы с его безобидным помешательством и счастливой отрешенностью, и подальше от Макмерфи из «Полета над гнездом кукушки» с его бессмысленным бунтарством.
В героине монолога Татьяны Орловой бродят самые разные начала — в ней живет и романтичная девица, и апатичная фефела, и несостоявшаяся кокетка, и городская сумасшедшая, но актриса примиряет их единой интонацией чуть растерянного всеприятия. В театре Погребничко играют не сумасшествие, а скорее сумасбродство, чудачество. Парадоксальные сближения, вольные ассоциации, незаемная, выстраданная мысль и наивное, порой хлесткое слово, интимное переживание, которое вдруг отливается в чеканную форму советского лозунга — вот что привлекает режиссера в этом тексте, оказывается стилистически близким его театру.
«Кто-то сколачивает, кто-то выпиливает, кто-то вышивает узоры, а я составляю картины прошлого», — подыскивает Женщина оправдание своему сочинительству. И можете не сомневаться: эти картины с их точно схваченными бытовыми деталями и горьким юмором над превратностями судьбы — не послание в бутылке, а бесценный человеческий документ, нашедший свой дом и своего зрителя.

Мария Зерчанинова, 31.10.2011



© 2006—2024 ОКОЛО дома Станиславского
Электропочта: info@okolo.ru