Страницы:

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12


© Михаил Гутерман
«МАЛЫШ и К. »
Малыш — Ольга Бешуля

Лестничная клетка

«Лестничная клетка», спектакль по небольшой пьесе Людмилы Петрушевской, выстроен необычно легко, холодновато-спокойно, почти без отступлений от текста.

В центре действия — элементарный разговор из коротких реплик. Немолодая женщина дала объявление о знакомстве, на встречу пришли два друга — музыканты похоронного оркестра. Проводив ее до двери, они никак не могут попасть в квартиру. Пикировка сменяется философией, насмешки — неожиданными признаниями.

Пока в огромной сталинской арке кружится снег, подъезд — единственная реальность и приют трех человек, которых в этот вечер соединил случай. Как будет лучше, уйти или остаться, они не знают и сами. В этой зыбкой ситуации, в беседе без начала и конца все трое прощупывают возможные границы своего существования, оказываясь то близко, то бесконечно далеко друг от друга. Минимум действия и декораций оставляют впечатление огромного пространства разреженного воздуха.

Диалог разбит на фрагменты закольцованными вставками эстрадных номеров. Меняясь ролями, актеры по очереди вовлекаются в их исполнение. 

И здесь важно вот что: по мере того, как зритель устает следить за музыкальными повторами, его внимание переносится на подтекст пьесы, составляющий реальный смысл постановки.

Очевидная основа спектакля — осознание пустоты, паузы ожидания. Его главный герой — лифт — пока только ходит между этажами, но в какой-то момент откроет перед героями свою дверь и навсегда заберет их с собой. И пока этого не произошло, зритель решает, смогут ли они за короткие полтора часа обжить это случайное пространство. Достаточно ли будет поставить стул, расстелить газету? Как во сне, глаз медленно цепляется за недавно привычные детали: сундук с картошкой, клеенка, закрывающая стену («Десятку отдали… Сквозняк на лестнице, шум»), скомканная шапка в ручке двери.

Отсылки к социальному полю у Погребничко всегда очень точны. Однако спектакль — не о советской повседневности. Действительно, общение персонажей больше похоже на иносказание. Они вовсе не следят за тем, чтобы соответствовать условным амплуа «женщина средних лет», «музыкант», «сотрудник одного из институтов»: взаимодействие слишком открыто, лишено маскировки и любезностей — и потому размывает любые социальные знаки.

Метафора становится крупнее, когда соседка героини, сердито лязгая замком, выговаривает ей, что в поздний час не стоит пускать посторонних. «Но кто из них посторонний, — думает зритель, — и что делает их - посторонними, а соседку — „своей“? Насколько различается их положение у запертой двери, за несколько минут до прощания?»

Не исключено, в конце пьесы женщины вернутся за стол, а мужчины спустятся в промозглый двор и отправятся по домам. Но для чего мы наблюдали их встречу? Что это было: попытка легко провести вечер — или начало пути к осознанию тотального одиночества?

Пластинка забытого ВИА продолжает вертеться за сценой, напоминает о целебной роли искусства. Пускай музыка не может исправить наши судьбы, но хотя бы скрасит ожидание. 

Надя Плунгян, 15.05.2010