Страницы:

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12


© Михаил Гутерман

Поколение дворников и сторожей

Cпектакль идет в театре ОКОЛО в неизменном составе (Астон — Тришкин, Мик — Погребничко, Дэвис — Прохоров) уже 20 лет и преклонный возраст заметен. Ткань сильно потерлась.
Впрочем, сейчас спектакль выглядит свежее, чем в 95-м, когда я его видел в первый раз. Возможно сказалось возобновление и перенос на другую сцену (теперь в программке указан другой художник — Бахвалова вместо Кононенко).
А вчера прочитал, что Погребничко играл роль Мика еще в 70-е годы в подпольном спектакле Григория Залкинда — первого постановщика пьес абсурда в нашем театре. Таким образом история этого «Сторожа» насчитывает лет тридцать, спектакль намного старше театра ОКОЛО. 
О Залкинде мало что известно, гугль по контексту «Григорий Залкинд» выдает, кроме этого спектакля и давней телепередачи, ссылки на пламенных революционеров-ленинцев, типа Григория Евсеевича Зиновьева и Розалии Самойловны Землячки (Залкинд). Согласно театральной легенде, на портрете Ленина Залкинд когда-то и споткнулся, абсурд продолжается.
Если восстановить контекст московского театрального андерграунда 70-х, можно догадаться про кого и о чем ставил «Сторожа» Григорий Залкинд. Он ставил про диссидента, про себя. И себя он видел в Астоне. Вот почему так выделен автобиографический монолог (кто-то «стукнул», посадили в психушку, «вылечили»). Тогда в спектакле был очень конкретный заряд. Это была не абстрактная эстетская драма абсурда. Не было многозначности, неопределенности, такой как в английском «Стороже» Клайва Доннера и питерском «Стороже» Юрия Бутусова. Не знаю, кто тогда играл Астона, но предполагаю, что он был главным героем.
Когда в середине 80-х Погребничко пришел в театр На Красной Пресне (то, что сейчас называется «Около»), он возобновил «Сторожа» (возможно в память о первом постановщике), но диссидентская тема была уже на излете, а через пару лет этот актуальный заряд из спектакля ушел. Но появился другой. Люди стали попадать на обочину, в сторожа и бомжи совсем по другим причинам. В 90-е в главные герои вышел бродяга Дэвис. Прохоров солировал, Тришкин и Погребничко играли тускло и как-то невнятно, мне тогда показалось, что спектакль заездили, как старую грампластинку и один Прохоров пробивался сквозь треск и шум. Образ у него получался очень красочный и очень русский, нашенский, наверняка таким было решение Залкинда, именно так приземлено, конкретно он ставил «Стулья» с Алексеем Зайцевым.
Прохоров не бросался с места в карьер, как Фурман в спектакле Бутусова (ясный буквально с первой же фразы), он разворачивался постепенно. Дэвис в ОКОЛО был самым «слабым» из трех, что я видел, он был «мягкий» (- что-то ты дедушка больно мягок, — мяли много, вот и мягок. «На дне»), он был осторожный, когда вытаскивал нож, сам больше пугался. Наглел он только тогда, когда не встречал совсем никакого сопротивления. Он был «маленький», так трогательно хвастался — «я спал в кроватях!», так простодушно восклицал «да ну!». Получался спектакль в спектакле. Очень понятный спектакль Прохорова в непонятном целом.
В спектакле 2007 года «поколение дворников и сторожей» вступает уже в какие-то новые отношения с жизнью. Те, кто дожил. Впрочем «поколение» можно рассматривать и вертикально, сторожа все время воспроизводятся и эстафета передается дальше.
Сейчас спектакль выровнялся, никто не солирует. Выровнялся и смысловой баланс между Астоном и Дэвисом, а вот Мик так и остался закрыт, так и не приподнял шляпу, разве что на один миг. Монолог об устройстве интерьера в устах Погребничко приобрел явно автобиографический и самоироничный смысл, так как ему приходится думать о ремонте на основной сцене. Погребничко играл жестко, это самый «сильный» Мик из тех, что я видел.
Теперь треугольник действующих лиц выглядит наиболее равносторонним и углы здесь максимально разведены, нет никакого двойничества и взаимных отражений. Очень символично отношение к статуе Будды. Дэвис прячет ее в духовку газовой плиты, Астон достает оттуда и ставит обратно на стол, а Мик разбивает голову Будды о спинку кровати.
Но в память о первоначальном замысле финал остается за Астоном. Он остается один в комнате, подходит к окну и ? вылезает из комнаты через окно (выпрыгивает из окошка, как Подколесин, или следует совету Чебутыкина — «бери палку и уходи»). Комната остается пуста.
Но это еще не все, главный финал играют уже по окончании спектакля, на поклонах. Тришкин и Прохоров играют окончательное примирение, виртуальное, за пределами пьесы. Астон приносит Дэвису горсть черных шнурков, ботинки и наконец отдает ему часы. В этот момент появляется четвертый участник спектакля — Никита Логинов (как и у Бутусова, четвертый — это Будда). Раньше Логинов был негром (тем самым «черномазым», которые «понаехали тут») и не был указан в программке. Теперь его повысили, в программке он значится как Ник Логгинз, выходит в черном костюме, лысый и с красным пятном на лбу. Выходит и зажигает огонь в отключенной газовой плите.