Новости
Пресса

Страницы:

1 | 2


<< Лилия Загорская

Обратно в СССР

«Советская пьеса» в театре «ОКОЛО»

Независимая газета

ЮРИЙ ПОГРЕБНИЧКО поставил спектакль «Советская пьеса». Казалось, после «Старшего сына» Вампилова (постановка называлась «Я играю на танцах и похоронах») он навсегда потерял интерес и к современной теме, и к советской драматургии. Что называется, завязал. А тут вдруг нате вам — «Советская пьеса» по двум старым одноактовкам Семена Злотникова: «Бегун и йогиня» и «Два пуделя». Зачем? Смысл?

В советские времена молодые режиссеры Злотникова обожали. Его диалоги казались им точной скорописью нашей бытовой речи. Ситуации — выражением нашего родного абсурда. Он был одним из драматургов «новой волны». Его имя упоминали рядом с Петрушевской, Арро, Казанцевым, Галиным… Его ставили почти так же часто, как Радзинского. Правда, когда играли в реалистической декорации и современных костюмах, социальная острота его пьес как-то скрадывалась, а диалог звучал скорее мелодраматически, чем гомерически смешно. Выходила комедия положений. Погребничко вернул все на место, то есть поставил с ног на голову. В его варианте Злотников — наш советский Мрожек.

«Советская пьеса» — спектакль на любителя. Кто любит Погребничко, нырнет в эти буйные заросли фантазии с привычной для себя верой. Кто считает, что Погребничко стал повторяться, мелочится, исчерпал тему, получит еще один повод побрюзжать. На новенького это «ретро вчетвером» произведет впечатление. Он будет, видимо, обескуражен и смущен. Но начинать «крутить любовь» с Погребничко надо с другого спектакля — с «Русской тоски». Собственно, «русская тоска» и есть главное понятие театрального словаря режиссера.

Картина мучительно знакома. С минуту соображаешь, где видел, откуда помнишь. Потом понимаешь — елка, утренник в детском саду. Щемящее воспоминание каждого советского ребенка. Искусственные елочки аккуратно облеплены ватой. На ветках толстые папье-машевые снегири на бельевых прищепках. На стене портреты: Леннон, «Незнакомка» Крамского, Брежнев, Сталин — все в шапках-ушанках. Зима же. По периметру сцены — забор. Каждая «доска» — это ватник, скатанный наподобие шинели. На ватниках — пятна мазута. Люстра, хрустальный конус, — почти как в КДСе, но в миниатюре. К елке сиротливо прислонилась рубиновая звезда, точь-в-точь кремлевская: возле нее герои будут греть руки. Неистребимая родная советскость лежит здесь повсюду, как пыль на комоде. И в первый момент даже радует глаз: глаз потому что соскучился. Чтоб голова закружилась от счастья, не хватает только мандаринов, запах которых у советского человека навсегда связан и с детством, и Новым годом.

Погребничко давно отрефлексировал свое время и свою страну. Он рано сумел посмотреть на себя со стороны. В Театре ОКОЛО всегда существовали по своим законам, отдельно. Островского воспринимали сквозь призму советского опыта, Гоголя — через русский характер и «феномен языка», «Гамлета» играли в присутствии Достоевского и Смоктуновского, «Трех мушкетеров» воображали глазами советского подростка. В Чехове испытывали «неизъяснимые предчувствия» и провидели весь будущий советский абсурд, страдали ностальгией по жизни, которой не знали.

Вернувшись к советской пьесе после своего Чехова, Погребничко ситуацию вывернул наизнанку. Сквозь заплаты, дыры и щелочки его «Советской пьесы» то и дело мелькает Чехов — с его проклятыми вопросами («И кто я, зачем я…»), проклятыми ответами («Пропала жизнь! Я талантлив, умен, смел… Если бы я жил нормально…»), с его любимыми героями-недотепами, которые много говорят ненужного и живут свою дурацкую жизнь («Епиходов бильярдный кий сломал!», «Петя с лестницы упал!»), двадцать два несчастья.

В каждом доме есть старые вещи, с которыми жалко расстаться: чайник с отбитым носиком, очки в старомодной оправе, кошелек с распоротым животом, телефонные счета, письма, пожелтевшие фотографии. .. С ними связано столько воспоминаний. Так, в каждом из нас занозой сидят отдельные мысли, которые тоже жалко выкинуть из головы. «Советская пьеса» Погребничко — это натюрморт из старых мыслей и вещей (сценография и костюмы Надежды Бахваловой). Это такая ручная работа — кропотливая лоскутная техника, когда творят из того, что было под рукой. Снова попутав излюбленные временем звуки — «Битлз» с Хилем и Магомаевым, «Бесамемучу» с Галичем, черт-те что с черт-те чем, — Погребничко сначала приручает нас, а потом, как фокусник платки из цилиндра, тянет и тянет на свет божий наши и свои воспоминания. Да так, что два вроде бы частных диалога Злотникова, случившиеся между мужчиной и женщиной, смотрятся ни больше ни меньше антологией советской жизни. И вот уже вид синих «треников», любовно вышитых гладью то ли розами, то ли маками, сначала умиляет узнаванием, а после повергает в унылое раздумье. Какое дикое количество усилий в той жизни мы тратили не на то, что следовало, а на то, что было бессмысленно.

Реконструированное в Театре ОКОЛО это время вызывает смешанное чувство — умиления и стыда, гадливости и ностальгии, сожаления и тоски. В нем была душевность — порой перераставшая в тошнотворную фальшь, и глупость, которая на нынешнем фоне глядится даже трогательной. В нем была взлелеяна наша способность: еще ничего не сделав, уже все спланировать, даже мысленно прожить. Из этого времени родом наш романтизм и наши сомнения, непрактичность и отсутствие воли к борьбе: не за страну, не за идеалы (Погребничко от пафоса тошнит) — за себя, за собственные идеи и собственных детей. К этому нашему общему времени у Погребничко не только счет, но и страсть, похожая на болезнь.

Так все-таки зачем? Смысл? «Хочется веселья и чего-то еще», — объясняет героиня «Советской пьесы»… По личным наблюдениям Погребничко, веселье никак не получается, жизнь не становится тихою, нежною, сладкою, как ласка, а «что-то еще» все не является взору. Родимые ли наши пятна социализма в этом виноваты или что-то еще — бог его знает. Тогда какой все-таки смысл? «Смысл… Вот снег идет. Какой смысл?». Может быть, «надо жить и не знать, для чего журавли летят, для чего дети родятся, для чего звезды на небе…». Кто-то из наших литературных умников сказал, что еще только лет через пятнадцать появится литература, осмысляющая нынешнюю нашу историю. Погребничко начал осмыслять, «не отходя от кассы». Свою юность он сохранил и познал с помощью Чехова. Для «времени демократических преобразований» — и тотального одиночества — ему пригодилась советская пьеса. Погребничко всегда был оригиналом. Он слоняется в этой жизни вокруг да около, ходит по кругу, из угла в угол, пробует задом наперед и не находит точки опоры. Наша общая неистребимая советскость жжет его как клеймо. «Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу». Однако в «Советской пьесе», в первый, кажется, раз, Погребничко парит над схваткой. Столько лет в одиночку сражавшийся с воспоминаниями, как Дон Кихот с ветряными мельницами, он идет по лезвию ножа и не соблазняется поддать жару. Может быть, именно так и надо — смеясь, расставаться с прошлым?

В финале на сцене появляется фигуристка. Короткая белая крахмальная юбочка, вязаная шапочка с орнаментом и шарф через плечо. Изящное видение с катка у Покровских ворот. Снова напоминает что-то из детства — то ли вкус снега, слизанного с промокшей варежки, то ли беспричинное, беспредельное ощущение счастья. «Вот оно счастье, вот оно идет, подходит все ближе и ближе, я уже слышу его шаги. И если мы не увидим, не узнаем его, то что за беда? Его увидят другие!» Это ощущение длится миг. Как в жизни. После чего несентиментальный Погребничко лавочку закрывает. До свиданция. Аплодисменты.

P. S. У Театра ОКОЛО такой экстравагантный шеф, что, пока выскажешь о нем все, что думаешь, актерам комплиментов не остается. Восполним пробел. Отличительная черта труппы Погребничко — общая вера и стремление к точности. Если учесть, что воплощать приходится не характер, не тип, не ситуацию, а нечто большее и абстрактное — время, мироощущение режиссера и того поколения, которое он считает своим, — то задачки актерам достаются из высшей математики профессии. Лучше всех в театре Погребничко и в «Советской пьесе» этим владеют Валерий Прохоров и Лилия Загорская. И очень осмысленно движутся к цели Елена Слюсарева и Юрий Павлов.

Наталья Казьмина, 7.06.2000



© 2006—2024 ОКОЛО дома Станиславского
Электропочта: info@okolo.ru