Страницы:

1 | 2 | 3


<< Алексей Левинский

Неживой уголок

Алексей Левинский пожалел Тарелкина

«Ведомости»

«Смерть Тарелкина», выпущенная Алексеем Левинским на Малой сцене Театра им. Ермоловой, — одна из самых тихих премьер сезона. Можно добавить: и самых симпатичных — но применительно к постановке пьесы Сухово-Кобылина такая похвала, боюсь, прозвучит сомнительно. А своих аплодисментов новый спектакль Левинского, несомненно, достоин. 

В последнее время Алексей Левинский почти оставил режиссуру, зато сыграл несколько замечательных ролей у Юрия Погребничко в театре «Около дома Станиславского». Здание театра «Около» в Вознесенском переулке в этом сезоне, как известно, горело, и что будет дальше, пока непонятно (сейчас труппа изредка играет в Театре наций и показывает спектакли на своей Малой сцене, где в зале умещается человек 40). Не то чтобы эта беда впрямую отозвалась в премьерном спектакле, но и не вспомнить о ней нельзя, потому что для Левинского театр «Около» тоже, наверное, что-то вроде дома.

Художник Виктор Архипов втиснул все действие «Смерти Тарелкина» в офицерскую палатку. Можно долго гадать, как это связано с пьесой, которая начинается в провонявшей тухлой рыбой чиновничьей квартирке, а продолжается в полицейском околотке. Но палатка все равно хорошая и грустная вещь: и как образ бездомного театра, в котором приходится все свое носить с собой, и как иллюстрация того, что временное — это самое постоянное.

Критику, конечно, не отвертеться от замечания, что «Смерть Тарелкина» — это «почти Погребничко». У них с Левинским и раньше было много общего: любовь к нешумному и укромному театральному существованию, кажется, сама собой диктовала обоим эстетику «бедного театра». Но если прежние спектакли Левинского чаще всего бывали похожи на печальную клоунаду, то нынешний чуть отстраненный, приглушенно-ироничный способ подачи текста — это безошибочно узнаваемый стиль театра «Около». Как и военная форма, в которую одеты персонажи этой «Смерти Тарелкина». Как и квартет оборванцев, нестройно поющих под гитару и гармошку то «Бублички», то «Гоп со смыком», то еще какой-нибудь городской или блатной фольклор. Все это, впрочем, впиталось в спектакль Левинского-режиссера так же органично, как Левинский-актер вошел в спектакли своего друга Юрия Погребничко.

В шутку можно даже сказать, что Алексей Левинский стал его alter ego.

На самом деле разница, конечно же, есть. У Погребничко не так уж важно, какой текст сегодня играют, — в его спектаклях давно смешались персонажи разных авторов. А Левинский все-таки поставил именно пьесу «Смерть Тарелкина».

Разумеется, от него не дождешься ни пафоса, ни масштабных метафор, на которые провоцирует апокалиптическая сатира Сухово-Кобылина. Этот театр настолько лишен внешней броскости, что можно быть уверенным: текст, который у большинства режиссеров будет громко звучать с авансцены, тут произнесут как будто между делом, а то и выбросят вовсе, как выбросил Левинский самый знаменитый кусок комической автоэпитафии Тарелкина (про то, как Тарелкин шел впереди прогресса).

В этом смысле новый спектакль — полная противоположность «Смерти Тарелкина», которую недавно организовал в калягинском Et Cetera Оскарас Коршуновас. Там как раз были зрелищные фокусы, и Тарелкин в полосатом костюме оборачивался в полосатую же стену совершенно буквально.

У Левинского все не в пример скромнее. Зато выясняется, что, если приглушить эмоции, можно добиться замечательной точности. Ах, с каким робким сладострастием плюгавый и тихий Расплюев (Сергей Власенко) произносит свое коронное: «Вы только прикажите: любого заморю!» Как безошибочно Владимир Мурашов в роли пристава Оха копирует всем знакомое милицейское жлобство с ленцой. Даже купец Попугайчиков (Сергей Бадичкин), появляющийся всего-то минут на пять, — и тот загляденье.

Сложнее с главными ролями — Тарелкиным (Андрей Калашников) и его начальником Варравиным (Александр Ковалев). Последний одет в форму американского (скорее, впрочем, голливудского) генерала, на груди нашивка Warravin. Ведет себя сдержанно и корректно, почти по-джентльменски. Тарелкинские же метаморфозы таковы: бритый налысо, он смахивает на зека, зато когда надевает парик, получается натуральная «здравствуйте, я ваша тетя» (Калягин мигом вспоминается еще и потому, что у Коршуноваса он играет Варравина). Откуда что взялось, в общем понятно, и все равно пара довольно загадочная. Важнее, однако, другое.

Пожалеть (хотя бы совсем немного) тот жуткий и гротескный мир, который нарисован в «Смерти Тарелкина», — значит пойти наперекор авторской воле. Когда имеешь дело с гениальной пьесой, такой шаг почти наверняка окажется губительным. Но пойти наперекор собственному душевному устройству еще труднее, а жалость к миру — это какая-то органическая часть таланта Левинского, и никуда от нее, по всей видимости, не деться. Левинский, конечно, знает, чего заслуживает нежить из сухово-кобылинской пьесы, а все-таки волнуется: как они там, в своем аду?

Олег Зинцов, 19.04.2005