Шесть сестер и один Тараторкин

«Три сестры» Чехова удвоились в печали

«Меньше, да лучше» — народная поговорка применима и к театру. «Около дома Станиславского» — театр крохотный, но гордый и уютный. Не «бедный» ни на одну секундочку и не «скромный» (в советском значении означает “не высовывайся”), а пронзительно правдивый. И во всем, что касается чистоты нот и полутонов (здесь в основном бемоли), строго прихотливый.
В общем, сюда я хожу с радостью. Знаете, снег, слякоть на улицах и тонкие души ценителей не в силах дойти до прогона. А мне-то что? Моя тертая жизнью подруга (камера), мой трехногий друг (штатив), да пара мелких микрофонов (усыновил по дороге), по-солдатски пришли вовремя. Смотреть классику, «Три сестры». Гордое ощущение, что я уже знаю господина Погребничко и его знаменитые режиссерские фокусы, опять оказалось ложным.
Это только кажется, что, мол, художник все время рисует одну и ту же картину, режиссер снимает одно и то же кино и даже моя камера-старушка снимает всегда одинаково (если настройки не сбивать), но ощущение это — повторюсь — мол, понятен мне смысл сразу, — обман. Да. 
Ну, во-первых, сестер оказалось шесть. Три — молодые красивые, и три — уже прожившие жизнь. Молодые ходят по сцене, щебечут, шуршат платьями (они белые, ну может в свете ламп чуть желтоватые). А «старшие» сестры — молчат. Выходят, садятся и молчат. Опытные актрисы умеют молчать и смотреть. Молчать, но двигаться и играть. У них полушинели-полуплатья, они дамы полусвета, и это все об эмиграции. Внешней и внутренней.
Во-вторых, пьеса себе идет, тексты произносятся, и выходит — вдруг САМ Георгий Тараторкин (он тут полковник Вершинин), ходит прямой, шинель на нем сидит безукоризненно. Если кто подумает, вот, мол, снизошел народный артист до маленького театра, тот ох как ошибается. Сюда далеко не каждая звезда впишется, а вот Георгий Георгиевич, актер чеховской тонкости и погребничковской интеллигентности как свой на этой сцене – хочется сказать культовой, да слово это все же чужеродное для «Около»/
Сейчас модно вводить в театр всякие видеопанели, и в этом спектакле тоже есть проектор. Не очень модный, но есть. На сколоченном из дощечек экране возникают портреты царских офицеров. Фотографии старые, когда люди сидели перед камерой не дыша секунд по 10, а снимки прекрасно сохранились до сих пор. И меня вдруг осеняет — а ведь спектакль-то (кроме вечной любви), об утраченных чувствах, разбитых надеждах, о долге и мечтании, о той далекой жизни, какой я не знал.
А перед спектаклем я спросил Георгия Тараторкина:
 — А как вам тут?
 — Я получаю удовольствие. Мне очень интересно играть в этом театре. И я через этот интерес испытываю удовольствие. 
 — Много же разных театров, а этот небольшой такой, какой-то странный…
 — Этот театр не никакой, он какой-то. А очень много никаких. Здесь зритель знает, к кому идет. Не «куда» идет, а к «кому» идет. Здесь нет случайного зрителя. Здесь не так много мест, и их все время не хватает.
 — А этот Чехов для вас какой-то особенный?
 — Чехов для меня особенный. Автор особенности — Юрий Николаевич Погребничко. А во главе — сам Антон Павлович. 
 — И он будет кому-то интересен?
 — А тут есть один фокус. Если интересно тебе, то есть надежда, что будет интересно и кому-то.

Сергей Шахиджанян, 25.03.2014

• Шесть сестер и один Тараторкин, Сергей Шахиджанян, [25.03.2014]
• Г. Тараторкин: «Театр российский сейчас как на семи ветрах», Анна Балуева, Комсомольская правда, [15.04.2013]