Вокруг и около

В театре «ОКОЛО дома Станиславского» поставлен «Предпоследний концерт Алисы в Стране чудес» по мотивам сказок Льюиса Кэрролла.

Итоги

Режиссер-постановщик Юрий Погребничко и на этот раз не изменил себе: его спектакль не имеет ничего общего с первоисточником.

Как интересно устроена, однако, наша жизнь — одно и то же явление со временем поворачивается к публике совершенно разными своими гранями, вызывая у наблюдателей законное изумление. Вот, например, маленький театрик Юрия Погребничко назывался когда-то по-пролетарски просто — Театр-студия на Красной Пресне, а потом вдруг как-то совершенно незаметно взял да и переименовался, о Станиславском зачем-то вспомнил. Обнаружилось, что действительно были в этом месте конюшни купцов Алексеевых (надо ли пояснять, что настоящая фамилия Станиславского была Алексеев?), вот и назвали себя театром «ОКОЛО. ..». И по всему выходило — вызов бросили. Такая уж у него (у театра) репутация была. Все там было не как у людей. Чеховские сестры как-то жалко метались меж ободранных стен и металлических двухъярусных кроватей, мужчины носили нелепые мешковатые шинели не поймешь какого времени. Да и с другими пьесами других авторов, классиков и наших современников, обращались резко, без всякого почтения. 

Театр Погребничко долгое время казался многим из нас разрушителем. Прямо на глазах рассерженных критиков на его спектаклях рушилось все: классическая пьеса, ее ритм, строение, атмосфера, правила и нормы режиссерского языка, привычный обиход театрального дома. Что должно было произойти, чтобы тот же самый театр, ни в чем себе не изменивший, стал вдруг выглядеть хранителем если и не устоев (откажемся от этого слова, чтобы не впадать в пафос, Погребничко бесконечно чуждый), то чего-то гораздо более высокого и вечного, чем правила и нормы, меняющиеся в сущности со скоростью ветра? Годами складывавшаяся жизнь рухнула в пропасть? Соседство с домом Станиславского дало о себе знать? Или мы были невнимательны и торопливы? Вот вопрос.

Недавняя премия критиков на «Золотой маске» — событие для тех, кто «ОКОЛО. ..», из ряда вон, в соревнованиях такого рода они не привыкли принимать участие. Это — театр на обочине процесса. Их скромное, маргинальное положение, выбранное по велению ума и сердца, в свою очередь определило манеру исполнения, режиссерские средства и даже то, что называется высоким словом «убеждения». Спектакли в этом театре похожи друг на друга, как близнецы-братья, как партия и Ленин, — и это сравнение, как ни странно, тут вполне уместно. Погребничко, словно чеховский Гаев, без конца восклицавший: «Я - человек восьмидесятых годов», упрямо не желает забывать о своем прошлом. И ставит свои сочинения в сущности об одном и том же: о том, как безжалостно уходит время, как оно безвозвратно теряется в сиреневом тумане, оставляя людям неясную тоску в сердце и печальную, чуть извиняющуюся улыбку на лицах. И о том, почему так важно не оставлять усилий и связывать ушедших с теми, кто еще живет и помнит. 

«Концерт Алисы», наверное, потому и назван предпоследним, чтобы мы не волновались, — это еще не конец. Погребничко в очередной раз отправился на поиски утраченного времени для того, чтобы снова, в который уже раз связать свою и чужие жизни в одно неразделимое целое. Впустить тайные и печальные чеховские перепевы в детскую сказку английского автора — идея не для слабонервных, но для Юрия Погребничко совсем не удивительная. Нежное и безумное сочинение Льюиса Кэрролла он поставил именно так, как написано, — безумно и нежно.

В начале спектакля юная девочка, в программке поименованная просто Машей (симпатичная и улыбчивая дочка Юрия Погребничко), и седой немолодой мужчина (актер Алексей Левинский) о чем-то своем пытаются договориться с помощью рук. Она его напутствует, он внимательно слушает, наклонив лохматую голову. Левинский и будет играть Алису. И нет тут ничего странного, потому что Алиса, твердо помня, кем она была утром, потом уже не может понять ничего. Ну то есть совсем как у Чехова: «Кто я, зачем я, неизвестно..» В пижаме поверх костюма, взяв в руки потертый чемоданчик, он отправляется в сказочное путешествие, присев на какую-то узкую жердочку меж двух железных столбов. То ли в кэрролловскую нору Белого Кролика провалился, то ли в пугающую дыру, именуемую памятью.

Левинский играет тут удивительно. В том смысле, что так обычно актеры не играют, желая успеха и поддержки аудитории. Говорит хриплым, тихим голосом, без привычных актерских модуляций, но чаще всего молчит, в действии почти не участвует, смотрит и улыбается. Улыбается, словно стесняясь за свое тут присутствие, жалкой, всепонимающей улыбкой несчастного, всеми руганого-переруганого интеллигента. Иногда вдруг становится похожим на поэта Мандельштама, всклокоченного, с заросшей щетиной, и это не кажется ни неожиданным, ни случайным. Потому что все это сыграно и о нем тоже. О Погребничко, о Левинском, об Окуджаве, Галиче, Чехове и о нас с вами — все судьбы смешались в этом странном существе по имени Алиса, одетом вроде бы в полосатую пижаму, но при желании-то она может показаться и арестантской робой. Ему в спектакле так прямо и говорят: «Ты так похож на всех людей сразу». И это, скажу я вам, чистая правда.

Спектакль при этом легкий и на редкость смешной. Тончайший английский абсурд проступил в нем абсурдом нашей с вами общей советской жизни, которая, может, кого-то и толкает к злым обличениям, но только не Погребничко. Он ее любит. Не потому, конечно же, что она — советская, но потому, что она — наша. В ней все смешалось, все летит в каком-то придурочном вихре, хохоча и подмигивая. Все эти Труляля и Траляля, Треска и Белуга — изящные девушки в черной нацистской форме, чеширские коты, забывшие свою знаменитую улыбку в какой-то другой жизни и одетые красноармейцами разных времен, молчаливый пожилой Король с грустными выцветшими глазами (Константин Желдин) и хохотушка Королева в ватнике, жизнерадостно отдающая приказ рубить головы (Ольга Бешуля). Одно нечаянно произнесенное слово тянет за собой целую цепь ассоциаций: кэрролловские три «кисельные барышни» немедленно пробудили к жизни любимых и незабвенных чеховских сестер, драка Труляля и Траляля оборачивается дуэлью Тузенбаха и Соленого, которая в свою очередь вызвала к барьеру Онегина с Ленским и так далее до бесконечности. Страна чудес, ничего не скажешь.

Время от времени выходит хор — до невозможности серьезный господин в вечернем костюме с бабочкой и трое других в немыслимых татаро-монгольских одеяниях. Поют разное, на все вкусы, смешав в одну чудную окрошку Галича и популярное некогда ВИА. «Стоим на страже всегда, всегда…» мирно соседствует с окуджавским «на фоне Пушкина снимается семейство», и публика хохочет, утирая слезы. Ведь на самом-то деле история грустная, как ни крути. То туда, то сюда тычется Алиса, пытаясь хоть что-то о себе понять, приладиться к обстоятельствам, а в ответ все время слышит от какого-нибудь Мартовского Зайца: «Мест нет! Мест нет!»

Ну и правильно. Таким смешным романтикам уж точно место на обочине. Погребничко и Левинского оно, кстати говоря, вполне устраивает. И тем, кто раз от раза приходит к ним, в это не слишком презентабельное помещение за утешением, здесь тоже в самый раз. Они знают, что бы ни случилось в этой жизни нового и удивительного, есть в Москве место, где все постоянно, где тебя с радостью примут, посадят к общему столу и дадут понять: ты - не один. А если что, могут и стакан поднести, это иногда бывает весьма кстати.

, 28.04.2003

• БСЭ/Большая Советская Энциклопедия, «Афиша», [12.01.2014]
• Вокруг и около, Итоги, [28.04.2003]
• По соседству с Алисой, Олег Зинцов, Ведомости, [24.04.2003]
• Погребничко в Стране чудес, Алексей Филиппов, Известия, [21.04.2003]
• Дом, которого здесь нет, Юрий Фридштейн, «Литературная газета», 2002, [2002]
• Маленькое волшебство на маленькой сцене, Алексей Филиппов, Известия, [20.04.2000]