<< Три сестры /Я вас не помню собственно…/

Топка истории

Третья версия «Трех сестер» Юрия Погребничко

Новая газета




Сам режиссер обмолвился где-то, что с прежними версиями его новый спектакль роднит только текст Чехова. Признаться, существенных новых мотиваций для нынешней постановки, которые читались в прежних обращениях режиссера к Чехову, не угадывается.
Спектакль «Три сестры» начинается с кинотитра, на экране цитируется диалог Чехова и Бунина, в котором Чехов предрекает, что его забудут после смерти через семь лет, а умру я через шесть лет. Бунин отвечает, что Чехов сегодня не в духе. Но собеседник парирует: «Это вы не в духе, поскольку заплатили за извозчика». Такой пролог, вероятно, нацелен на игру с временем. Какой будет эта жизнь через 100 лет, уже знаем, но если чеховское пророчество подвергнуть историческому счету, то наступит революция 1917 года, в которой не то что Чехова с Буниным — все и всех забудут.
Воображаемый губернский город, где разворачивается действие «Трех сестер» в театре «Около», — послереволюционная территория. Помимо актрис, играющих собственно Ирину, Машу, Ольгу, выйдут в начале и в конце спектакля другие три сестры, как единый образ (Татьяна Лосева, Ольга Бешуля, Елена Кобзарь), в накинутых военных шинелях со словами: «Народу мало. Дождь и снег». Будущее трех сестер (пьеса написана в 1903 году), генеральских дочек, — зона или Харбин, оттого, быть может, и звучит ресторанный шансон русской эмиграции. 
Режиссер совмещает настоящее и будущее сестер Прозоровых. В настоящем — это милейшие барышни начала ХХ века. Между ними почти не видна разница в возрасте. На Ольге- Марии Кирсановой и Маше — Элен Касьяник легкая печать декадентства, а на Ирине — Марии Погребничко — авангарда: она в экстравагантном рыжем синтетическом парике, больше похожая на Коломбину. Между Вершининым и Машей здесь ничего не происходит, никакой любви, никаких страданий, прощаний и расставаний. Вершинин Владимира Богданова уж конечно не офицер царской армии, а советской, забредший случайно из «Старшего сына» в «Три сестры». Он привык к общению на плацу и не считает необходимым что-то менять в своем способе общения с гражданскими лицами. Вообще в спектакле диалоги, как правило, переведены режиссером в монологи в зал. Наташа Екатерины Кудринской здесь по виду мало чем отличается от сестер — ни предосудительного сочетания розового с зеленым, ни шокирующих манер. Напротив, хорошенькая, жизнерадостная, очаровательная дрянь. Она не столько захватывает дом, а в спектакле, признаться, и нечего захватывать — не бревно же с солдатским чайником и дырявым рукомойником, — сколько устанавливает свой порядок, удобный ей. Все, быть может за исключением Наташи, кажутся тенями из прошлого, все, не осознавая, чувствуют приближение конца и как мотыльки летят на огонь, подчинившись стихии природы, так милые сестры идут в топку истории. 
Какой уж тут монолог о том, что будем жить, как прекрасно играет музыка! Они вползают в век, в котором предстоит в лучшем случае выживать, доживать, но не жить.

Ольга Галахова, 22.01.2009