<< Три мушкетера

Сердце, молчи…

о спектакле «Три мушкетера»

Осточертело.
У нас бессмысленно говорить о недопустимости людоедства — в ответ вы услышите массу интересного, в диапазоне от «пора бы, наконец, нашему людоеду сменить носки, а то в нос шибает» до «педофилы ничуть не лучше людоедов»; и вообще, каннибалы были, есть и будут есть, и все мы плывём в одной лодке, не надо её раскачивать.
Бессмысленно. Да, удержаться иногда трудно, но хоть паузы делать надо.
Давайте о театре, что ли.
«Около дома Станиславского», «Три мушкетёра», режиссёр Ю. Погребничко.
Но для начала — несколько общих слов. Как положено (см. выше).
Что такое пьеса? Чудесное определение из Википедии: «драматическое произведение, обычно классического стиля, созданное для постановки какого-либо действия в театре». Оцените: «драматическое произведение. .. созданное для постановки какого-либо действия». А какого действия, не подскажете?
Осмелюсь ещё раз предложить собственное определение: «Пьеса — некая история, литературно изложенная таким образом, что её можно поставить на сцене в соотношении 1:1».
А что такое спектакль? «Произведение сценического искусства», — сообщает та же Википедия. Простите, это не определение: какое произведение? какого именно сценического искусства? что такое «сценическое искусство»?
Уточним: речь идёт о спектакле театральном, сиречь — драматическом. Не оперном, не балетном, не эстрадном, не радио, даже не о политическом (молчу, молчу). Так вот, толковать словосочетание «драматический спектакль» можно сколь угодно широко, лишь бы сохранялись две основные составляющие — визуальность и собственно-драматургичность. Но чисто для себя я даю такое определение: спектакль — это пьеса, перенесённая на сцену.
И тут встаёт хитрый вопрос: театр — это обязательно спектакль или нет? Опять-таки чисто для себя, в рамках собственных пещерных понятий: нет, не обязательно — в театре показывают либо спектакль, либо, условно говоря, сценическое представление. 
Сейчас в моде представления, факт (в скобках: ещё в большей моде всякий перформанс, вовсе не имеющий отношения к театру, но внаглую именующий себя таковым, как напёрсток имени Чурова величает себя выборами… молчу, молчу). Я обычно предпочитаю спектакли, но это, наверное, больше вкусовое всё-таки (из серии «кому — арбуз, а кому — свиной хрящик»), настаивать не вправе.
Так вот, длинное предисловие, наконец, закончилось, а теперь коротко — о спектакле. Вернее, конечно, о сценическом представлении. 
Что это было? Концертный набор из песен, перемежающихся игровыми сценами и диалогами? Наверное, близко к тому; честно говоря, я по ходу даже досадовал немного. Хотя, в общем, именно чего-то подобного и надо было ожидать — Погребничко не любит ставить спектакли в моём понимании этого слова; у него даже «Три сестры» удерживаются чуть ли не на самой грани, а так — представления, представления, хотя, как правило, вполне себе сценические (про «Женитьбу» не скажу, не видел). Но у этих представлений (чаще всего) есть одно потрясающее свойство — они оставляют сильное послевкусие. То есть выходишь даже несколько разочарованный, но уже на подходе к метро понимаешь, что увиденное произвело на тебя куда большее впечатление, чем это показалось вначале. Вся суть сценического действа, наверное, состоит в том, что постановщик (вполне театральными средствами, между прочим) доносит до тебя некую доминанту; она проскакивает через глаз, почти не задерживаясь и не оставляя отпечатка (у меня, во всяком случае), но где-то там, внутри, оседает в конденсированном виде.
Интересно, что саму эту доминанту трудно назвать небанальной: старение — скверная штука (понятно, если не принимать во внимание, как выразился М. Шевалье, возможную альтернативу, но это уже другой разговор). Обычно, когда говорят «жизнь прошла мимо», имеют в виду неудачников. Эх, кабы так…
И о ностальгии мы говорим в основном как о понятии пространственном, а ведь повод тосковать по родным местам выпадает, к счастью, далеко не всем. Иное дело — ностальгия временная; её не избежать никому (если не иметь в виду ту самую «возможную альтернативу»), да и вернуться назад тут уже не получится никоим образом (даже если изобретут машину времени, мы-то при этом не помолодеем, а искусственное «омолаживание» — самообман, не более). Ладно, не будем о грустном.
В общем, ничего нового, как видите. Типа, «были когда-то и мы рысаками», всё так. Но именно сценическими средствами.
И когда раз за разом бредёт через сцену троица престарелых мушкетёров… под совершенно, вроде бы, не подходящую к случаю песню из старого фильма «На семи ветрах»: «Сердце, молчи… / В снежной ночи / В поиск опасный уходит разведка … / С песней в пути / Легче идти, / Только разведка в пути не поёт, / Ты уж прости…» (слова А. Галича, между прочим)… в общем, я не знаю, как и почему, но это пробирает.
А то, что долго доходит — может, оно и к лучшему? Может, не надо, чтобы что-то легко проскакивало насквозь, как тот кусочек сала у Мюнхгаузена? Вошло со свистом, вылетело со свистом… короче, кроме свиста, ничего и не осталось. Медленнее — оно ведь вернее как-то, знаете ли.
«Сердце, молчи…» Бредёт неразлучная троица… А молодняк на сцене живёт своей, параллельной жизнью (куда более театрализованной, между прочим).
Да, на Болотной, помнится, испытал я что-то похожее, но там всё же печали и горечи было меньше, чем радости за этих ребят… Молчу, молчу…
Да и Болотная — случай особый, не повседневный.
А тут — именно повседневность старения. 
«Где-то сквозь снег — / Песни и смех… / Здесь лишь гудит новогодняя вьюга… / В дальнем краю / Тех, кто в бою, / Вспомни и тихо пропой про себя / Песню свою»…

Алексей Битов, 15.01.2012