Новости
Пресса


<< Оккупация — милое дело.О, Федерико!

Оккупация — милое дело!

РИА Новости

Какого бы автора мирового репертуара ни ставил московский режиссер Юрий Погребничко в последние тридцать лет во вверенном ему театре «Около дома Станиславского» («Около»), всегдашний протагонист его подмостков — человек зоны, клиент психушки, лагерник лесоповала в мужском или женском обличье. Этот персонаж с удивлением смотрит на мир, обезображенный жестокостью, обычно спрятанной в режиссуре Погребничко.
Но есть еще какая-то глухая стена на крошечной сцене театра, не натуральная, а невидимая, когда человеку невыносимо само бытие, потому что вокруг через край разлито насилие. В этом вечном ГУЛАГе оказываются и Мальвины, и Артемоны, которые тонкими голосами лепечут о пережитом отчаянии, об одиночестве. Они обречены в своем существовании на безысходную тоску и неприкаянность.
Аннотация, данная театром на новый спектакль Юрия Погребничко «Оккупация — милое дело. О, Федерико!» по пьесе Татьяны Орловой, может ввести в заблуждение доверчивого зрителя.
Читаем: «На удивление всем, Юрий Погребничко ставит живого автора, причем неизвестного. Ее пьеса автобиографична, и рассказывает о жизни наших в послевоенной Германии, увиденной глазами ребенка. Причем неординарного. Некоторый сдвиг по фазе придает героине особую свободу, своеобразную мудрость и наив. И героиня, и автор — обе обожают Кабирию и вообще Феллини. Возвращение к своему детству, как художественный прием напоминает феллиниевский „Амаркорд“. Эта необычная пьеса двадцать лет пролежала в столе у автора. Орлова никаким театрам ее не показывала, мечтая о постановке именно Юрия Погребничко».
Дух ностальгии по детству, возможно, и сближает работу театра с «Амаркордом». Но героиня, обозначенная в программке как Женщина (персонаж Лилии Загорской), ведет свои воспоминания на территории послевоенной Германии, разделенной на Восточную и Западную.
Погребничко привычно сдвигает границы, расширяет понятие лагеря (симптоматично и то, что в советской лексике слово «лагерь» всеохватно обозначало самые разные социальные образования — от пионерского до лагеря социалистических стран).
Советская девочка из семьи военных оказалась в Германии, но оказалось — и там есть территория, за которую идти нельзя. Неслучайно Женщина вспоминает, как осуждали ту советскую гражданку, которая решилась всего лишь дефилировать в западной части оккупированной страны. «А у нас и мысли не было уехать, просто такой мысли не возникало», — признается странное существо на сцене.
Счастье в зоне, воспоминания о радостях детства в лагере — возможно ли такое? Эту вариацию предрассудка любимой мысли развивает в новой работе Юрий Погребничко.
Лилия Загорская трепетно играет это существо, хрупкое и странное, которое попадает из одной зоны в другую. В фетровой красной шляпке, завязанной под подбородком, в драповом пальто и черных шароварах с начесом она нелепа. Одновременно, как это ни странно, она и элегантна (художник по костюмам — Надежда Бахвалова). Актриса изящно дает нам понять, какой была эта самая девочка, с каким изумлением на нее взирали немецкие семьи на улице, когда советская семья только-только приехала в побежденную страну. И даже такой едва заметный, но точный штрих, как съехавшая набекрень шляпка, и сама героиня, словно привыкшая стоять на юру, терпеть насмешки и презрительные взгляды всех вокруг, не умаляет ее особой красоты. Нежным дается и особая сила. Стойкая привычка к тому, что ты - вечный объект насмешек, сообщает кому-то и волю упрямо оставаться самим собой, вглядываться в мир и замечать суть, не тратясь на то, как и что о тебе скажут или подумают. Женщина в исполнении Загорской, взрослея, все равно остается той девочкой, принцессой в шароварах советского предместья на немецкой земле.
Перед нами на сцене проносится и наша общая историческая лента памяти, как будто мы все оказались в захолустном кинотеатре, и смотрим документальную хронику перед началом фильма. Спектакль окольцован кинодокументом. Мы видим черно-белые кадры: солдаты, идущие по дорогам, отряды, пересекающие лесополосу, а вот появляются цветные кадры советских парадов на красной площади, сопровождаемых песней Александра Градского «Жил был я». И сразу режиссер определяет контрапункт, высекающий какое-то особое чувство: вся эта война, державная парадность с юными суворовцами, марширующими как заведенные автоматы, — тяжелый сон истории, в который мы все попали, морок, где нас обрекли на небытие. 
Звук в спектакле дробится: то зазвучит голос Бернеса и быстро оборвется, то тревожно застучат колеса поезда, то в пространство ворвется дикий оптимизм народного советского шлягера «У нас еще в запасе 14 минут».
Воспоминания Женщины перемещаются между прошлым и настоящим. Только-только героиня рассказала, как в карауле советской пионеркой выговаривала немцам, идущим на службу в храм, что Бога нет, и вот она уже размышляет про наше время, как она жаждет разоблачений и готова начисто переписать всю серию ЖЗЛ. В этой сумбурной исповеди есть и признание первой зависти к чужому таланту, к девочке, сыгравшей Золушку, но в жизни так ею не ставшей. Золушка спилась. Она передает острое понимание ребенка, что немцы живут лучше русских. Плюс зрелый и выстраданный постулат о преимуществе быть сумасшедшим. Все это идет потоком сознания, чередой странных и честных признаний одинокого существа, позволившего себе привилегию быть во сне истории, оставаться собой.
Женщина лагерного «Амаркорда» обречена стоять на перепутье. Кажется, застыла она в руках со свечкой, но свечкой оказывается жезл путевой обходчицы, который она то прячет в свое драповое пальто, то снова открывает полу и сигналит им проходящим мимо поездам. Сигналит вечности, что она есть, что она жива.
А жизнь летит мимо.

Ольга Галахова, 3.10.2011



© 2006—2024 ОКОЛО дома Станиславского
Электропочта: info@okolo.ru