<< Лестничная клетка

Из отзывов о спектакле

Театральная жизнь, № 3, 2004

«… Писать об ОКОЛО — мука мученическая … начинаешь писать о нём, а заканчиваешь о себе … Время — единственное, что вне нас не существует. Тут Погребничко, пожалуй, ещё убеждённее А. Введенского. В его театре существуют сразу все времена, живут все воспоминания и даже фантомные боли. Времена спрессованы в идеальные образы и типичные штампы, с которыми и ведётся игра. Игра насквозь иронична. Иронична даже к своей иронии. ..» — Наталья Казьмина, «Сюжеты ОКОЛО», ж-л Театральная жизнь, № 3, 2004 г.
«… Что-то этот режиссёр затрагивает в душе такое, о чём и сам порой не догадываешься …»
«… Петрушевская призналась, что за все эти годы лучшей постановки ей видеть не доводилось… »
«… Теперь в тексте Петрушевской слышится что-то чеховское, льется печальная и светлая мелодия жизни, жутко нескладной, но нашей и даже любимой… А на душе между тем светло и тихо, как в музее… … у Погребничко — элегия, ностальгический эскиз о том, как это не прошло… »
«… Безысходные пьесы Петрушевской имеют не грубую, а весёлую и нежную психею: кто это понимал, всегда выигрывал… Это один из лучших спектаклей московского сезона и, пожалуй, самый весёлый…»
? « … в забавном театре Погребничко бывают минуты такой страшной и мучительной серьёзности, такой полноты персонажного существования, что зрителю становится не по себе… »
«Лестничная клетка» — классический вариант театра Погребничко… его эстетики и иронии, смешанной с надеждой… Это Погребничко в лучшем своём виде, но как будто согретый женской мечтательной интонацией и обжитый трогательными деталями…"
«История постановки этой пьесы вкратце такова: мы ее брали в работу в 83 году, работая в театре камчатском, и в 92-м или 93-м, уже в театре ОКОЛО. .. Но что-то не получалось… Сейчас уже даже трудно вспомнить причины, почему не получалась эта работа…. Возможно, потому, что мы, как я теперь понимаю, тогда содержали в себе некий внутренний конфликт, а именно, реакцию на действительность советского времени, в котором мы жили… Пожалуй, это было отрицание той действительности, пусть скрытое. Отрицание той реальности, в которой мы существовали… Так вот эта некая агрессивность, несогласие, похоже, и мешала услышать текст уже тогда… То же, похоже, случилось и во второй раз, когда мы обратились к этой пьесе. Тоже был конфликт… Хотя, тогда уже произошли изменения и чужое время уже было оставлено где-то там и наступало какое-то другое время…
А вот сейчас уже, при обращении в третий раз, нами было обнаружено, спустя столько лет, что, собственно говоря, то, с чем был конфликт — это была наша собственная жизнь… И теперь этот конфликт, эта некая агрессия, или недовольство, они трансформировались в приятие, в ощущение ценности того времени. Времени твоей личной жизни, независимо от того, какие были события. .. Многие люди сейчас со слезами вспоминают те года…
То есть оказывается, что если бы человек, я имею в виду актёра, всегда, каждое мгновение был способен воспринимать жизнь, как ценность, дар, который он получил, может быть, еще не выяснив от кого, то может быть рождались бы спектакли, в которых можно было бы испытывать к персонажу просто любовь. Просто ценить его только за то, что он был … Был…
Сейчас, уже в третьем подходе к этой пьесе, двадцать лет, мы совершенно уже не помнили ни той действительности, ни той своей агрессии. .. Мы воспринимали текст пьесы с таким нежным чувством, с симпатией и очень хотели, чтобы те люди, которые тогда жили, были просто героями… Нам стала понятна ценность их жизни, как и нашей собственной в то время… Вот это, пожалуй, и побудило нас еще раз взяться за эту пьесу. Другого интереса, в общем-то, не было… Просто отдать должное чувствам, что всё было совершенно не так, как мы тогда чувствовали, а так, как мы сейчас об этом времени вспоминаем: с нежностью к нему и его персонажам. Ну вот, пожалуй, и всё… »

 — Вы думаете, что это кто-то будет читать? — осторожно спросила Лиля.
(из разговора с Лилией Загорской)

Наталья Казьмина, 03.2004